Анализ очерка Лермонтова «Кавказец»

Ярким примером тяготения Лермонтова к реалистическим мотивам является его очерк «Кавказец» (1841 г.). Опубликование его предполагалось в альманахе «Наши», вышедшем в октябре 1841 г. Однако очерк не появился ни в этом альманахе, ни в «Иллюстрации», извещавшей своих читателей о том, что «Кавказец» появится на ее страницах в 1848 г. По-видимому, очерк не был напечатан из-за цензурных притеснений. Рукопись его пока не обнаружена. Копия была найдена Н. О. Лернером и опубликована в 1929 году.

Тематически «Кавказец» близок к «Герою нашего времени». Кавказские офицеры были хорошо знакомы Лермонтову; они выступали и в названном романе, и в «Валерике». Лаконичность и простота изложения, типичные для «Бэлы», «Максима Максимыча», «Фаталиста», «Валерика», нашли яркое выражение и в «Кавказце».

Этот очерк метко осмеивает офицеров, стремившихся на Кавказ из-за чинов, мечтавших о прекрасных казачках, черкешенках и восторгавшихся повестями Марлинского. Знакомясь с суровой повседневной служебной жизнью на Кавказе, они стареют; «грудь увешана крестами, а чины нейдут». Им хорошо известен быт горцев, они подражают им в костюме, обзаводятся настоящим кавказским оружием. «Но годы бегут, кавказцу уже 40 лет, ему хочется домой, и если он не ранен, то поступает иногда таким образом: во время перестрелки кладет голову за камень, а ноги выставляет на пенсион; это выражение там освящено обычаем». Он возвращается домой «и кончает дни свои в какой-нибудь крепости, где жена предохраняет его от гибельной для русского человека привычки». Кавказцы не настоящие больше кавказцы душою, чем телом: они занимаются археологическими открытиями, говорят о пользе торговли с горцами, об их покорении и образовании; послужив в Закавказьи несколько лет, такой кавказец обыкновенно возвращается в Россию «с чином и красным носом».

Весь очерк выдержан в сатирическом духе; это подчеркивается такими выражениями, как, например, следующие: «отправлен туда (т. е. на Кавказ) на казенный счет с большими надеждами и маленькими чемоданами», «достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика», «дорого заплатил за дрянной кинжал», «он думает поймать руками десятка два горцев, ему снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты», «легонько маракует по-татарски», «отставной герой позволяет себе прихвастнуть, выдумать небылицу», «обыкновенно возвращается в Россию с чином и с красным носом» и т. п. Вполне понятно, что и по содержанию, и по стилю такое произведение должно было возбудить недовольство цензурного начальства.

Тип «настоящего» старого кавказца дается автором во всесторонней обрисовке. Отмечая слабости и смешные стороны людей такой категории, Лермонтов указывает и привлекательные черты этого «полурусского, полуазиатского» существа. Он указывает, что кавказские ветераны дружат с мирными горцами, посещают их аулы; они любят простую жизнь, интересуются горской народной поэзией, изучают обычаи горцев. Лермонтов вводит характерные местные выражения: «шашка — настоящая гурда, кинжал — старый базалай… лошадь — чистый шаллох». Отметим, что лошади завода Шалоха (в Малой Кабарде) издавна славились на Северном Кавказе.

Интерес Лермонтова к прозе в последние годы возрастал. У молодого писателя зрели новые большие замыслы. По авторитетному свидетельству Белинского, Лермонтов собирался написать цикл романов…

«Уже кипучая его натура начала устраиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетой жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романтическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющие между собой связь и некоторое единство, по примеру Куперовской тетралогии, начинающейся «Последним из Могикан», продолжающейся «Путеводителем в пустыне» и «Пионерами» и оканчивающейся «Степями».