Балякина М. П. Друг другу чужды по судьбе, они родня по вдохновенью…» Проспер Мериме и Александр Сергеевич Пушкин

Читатели поверили этому вымыслу. Пьесы были интересны, темпераментны, понравились читателям. Этим и объяснялась их доверчивость. Пример литературной мистификации из творческой биографии Пушкина вы без труда можете сами назвать. Какое произведение, а точнее — цикл произведений, Пушкин напечатал под чужой фамилией?

— «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». И вот через два года после «Театра Клары Газуль» — новая мистификация Мериме. Она и явилась уникальной заочной встречей двух великих писателей. Но на этот раз мистификация была в жанре народных песен, а это куда более сложный жанр. Итак, П. Мериме издает книгу «Гюзла», а в предисловии объявляет ее сборником подлинных произведений сербского фольклора.

Это был новый успех. Восхищенные читатели не заметили подделки.

Песни же, якобы собранные в славянских селах и переведенные на французский язык, были сочинены самим Мериме, а рассказ о поездках, подробности возникновения песен, записи их — вымышлены. Надо сказать, что Мериме удалось ввести в заблуждение не только рядовых читателей, но и великого поляка Адама Мицкевича, переводившего эти баллады на польский, и великого Пушкина, к которому «Гюзла» попала через Соболевского в начале 1828 года. В том же году в Париже расходятся слухи о подделке, которые вскоре проникают в Россию и доходят до Пушкина. Но точных доказательств нет, и Пушкин заинтересовался, «на чем основано изобретение странных сих песен». Он просит Соболевского за разъяснениями обратиться к самому Мериме (в это время он уже работает над переводом этих баллад на русский язык). П.

Мериме присылает письмо, в котором признается в мистификации, подчеркивает ее шуточный характер и предлагает рассматривать ее как литературное озорство. «Песни западных славян». Когда он издавал этот цикл, то предварил его письмом П. Мериме. Он не расстроился, что попался на удочку, и ему не стыдно было в этом признаться.

А может быть, он и раньше догадывался об этом. Ведь мистификаторский характер «Гюзлы» ему особенно был близок и интересен. Он и сам мог поступать точно так же. Так, передавая П. Киреевскому тетрадь с записями народных песен, Пушкин предложил ему разобраться, какие из них действительно народные, а какие сочинил он сам. Мистификация была столь искусной, что ни Киреевский, ни более поздние исследователи пушкинского творчества так и не сумели эту загадку разгадать… «Песни западных славян», конечно, не настоящие, то есть это не сербский фольклор, не подлинно народные произведения, но их невозможно отличить от народных. Поэт стилизует стихотворение под народное, фольклорное произведение.

Вот начало второй песни цикла, она называется «Янко Марнавич». «Песни западных славян» шестнадцать стихотворений, которые носят характер исторических песен. Действие их происходит во второй половине XV века на территории, которую заселяют сербы, хорваты, боснийцы, черногорцы. А происходят там в то время такие события: «Фома I, король Боснии, был в 1460 году тайно умерщвлен своими сыновьями Стефаном и Радивоем. Первый из них стал царствовать под именем Стефана-Фомы II, он и является героем этой баллады. Радивой, обозленный тем, что его отстранили от престола, раскрыл преступление Стефана и свое, а затем бежал под защиту султана Мухаммеда.

Мадрушский епископ, папский легат в Боснии, убедил Фому II, что лучший способ искупить отцеубийство — это начать войну с турками. Война оказалась для христиан роковой. Мухаммед разорил королевство и осадил крепость Ключ в Хорватии, куда укрылся Фома. Находя, что военные действия недостаточно быстро приводят к цели, султан предложил Фоме заключить с ним мир при условии, что он будет продолжать выплачивать прежнюю дань.

Фома II, доведенный до крайности, согласился на эти условия и отправился в лагерь неверных. Его тотчас же схватили, и… варвар-победитель велел содрать с него живого кожу, а затем прикончить выстрелами из лука…» (Из Примечаний П. Мериме к песне «Смерть Фомы II, короля Боснии)3.

«Коломбо», «Кармен) Мериме приходит к этому пониманию. По мнению специалистов, для сербских исторических песен характерны грозные предзнаменования, страшные пророчества, идея предопределенности событий. Первая и последняя песни цикла Пушкина как раз передают такую атмосферу.

«Конь». Но сначала зачитаем балладу Мериме «Конь Фомы II». Чтец.

«Почему плачешь ты, прекрасный мой белый конь? Почему так жалобно ржешь? Разве сбруя на тебе не богатая? Разве у тебя не серебряные копыта с золотыми гвоздями? Разве на шее у тебя не висят серебряные бубенцы? Разве не носишь ты на себе короля плодородной Боснии? — Плачу я, мой хозяин, потому, что басурман сорвет с меня серебряные подковы, и золотые гвозди, и серебряные бубенцы.

И оттого я жалобно ржу, мой хозяин, что проклятый басурман сделает мне седло из кожи боснийского короля». Учитель. Не напомнила ли вам эта баллада какое-нибудь известное стихотворение Пушкина? Прочитаем его. «Видение короля» и «Конь) взяты Пушкиным у Мериме. Но у французского писателя, во-первых, нет той атмосферы грозного пророчества, которую создает Пушкин, а во-вторых, они затеряны среди многих песен. Пушкин же видит, что они явно перекликаются, и ставит их в начале и в конце, тем самым придавая и завершенность циклу, и особое звучание — зловещую тональность, которая становится общей тональностью цикла.

«Марко Якубович» и «Вурдалак». Прочитаем первое стихотворение и увидим, что тема вампиризма здесь трактуется очень серьезно. Стихотворение страшное, дышит суеверным ужасом перед темными силами. А что же «Вурдалак»? «Вурдалак» не разоблачает «Марко Якубовича». Одна точка зрения не отменяет другую. Последняя пародия раскрывает лишь разные стороны одного явления, разные точки зрения восприятия его народом.

Другие песни пушкинского цикла предлагаю прочитать самостоятельно. Тем более что это занимательное и интересное чтение. Современники Пушкина отмечали в «Песнях…» истинную народность, пренебрегая всеми вроде бы справедливыми аргументами против этого: как же может быть народным перевод подделки?! А В. Г. Белинский писал: «»Песни западных славян», более чем что-нибудь, доказывают непостижимый поэтический такт Пушкина и гибкость его таланта. Не знаем, каковы вышли на французском языке эти поддельные песни, обманувшие Пушкина, но у Пушкина они дышат всею роскошью местного колорита и многие из них превосходны…»4 Подведем итоги.

При соотношении «Гюзлы» и «Песен западных славян» выстраивается сложная цепь мистификаций: — песни, якобы собранные Проспером Мериме; — заверения Мериме, что его работа была всего лишь розыгрышем; — перевод этих песен Пушкиным, якобы желающим ознакомить русских читателей с сербским фольклором; — и, наконец, признание Пушкина в своей оплошности. Здесь есть и изощренная литературная игра двух блестящих мастеров, есть и доля лукавства искусных мистификаторов.

Но это была серьезная и «высокая» игра больших художников, в которой раскрывались их сложные отношения с фольклором. Таковы были итоги литературной встречи А. С. Пушкина и П. Мериме, которая на поверхностный взгляд выглядела забавным недоразумением…