Бескомпромиссность в творчестве В. Стуса

Бескомпромиссность. Так одним словом можно охарактеризовать жизненное кредо Василия Стуса, рыцаря литературы 70-х годов XX века. Ему выпало творить в такое время и в такой стране, где компромисс художественной совести с идеологией власти был явлением достаточно распространенным: «Зверем выть, водку пить — и не рюмкой, поставцом и суткам подставлять сытое верноподданного лицо…» («Зверем выть, водку пить…») Но раздваиваться и лицемерить, писать одно, а втихаря верить в другое, Стус не умел. Это определило его жизнь и творческую судьбу.

Два ареста и 20 лет лагерей — такой была плата за стремление быть собой. Но ни одна из стихотворных строк, написанных в это время, не содержит раскаяния или сетования. Более того, из неволи в письме к матери поэт пишет: «Не оплакивай мои фотокарточки, мама… Слывусь хорошо, потому что никому не сделал зла, потому что заботился не только о себе. И от того мне светло на душе». Человек чистой и чувствительной натуры, Василий Стус, обнаруживает в поэзии стоическую готовность нести крест своей горькой судьбы. «Гори, душа. Гори, а не рыдай», «Сто лет, как скончалась Сечь» — в этих и других эмоциональных обращениях к Украине, которую невмоготу было забыть, звучит настоящая боль за народную душу, изувеченную рабским повиновением. И потому в первую очередь, к чему чувствовал себя призванным, — это действительно «выдавливать по капли раба» из сознания современников, ориентируя их на сопротивление духовному порабощению: «Вовек не будет из меня раба, душа поневажить плен». Разлука с родным краем усилила любовь поэта к нему.

Даже проклиная его за повиновение, за вырождение вольнолюбивого духа, Стус писал, что «все равно более милой нет за эту утрачену и ленивую, за безразличную, противную, за землю эту, которой только и значу и которой красится слеза». Что он, изгнанник и в’язень, мог сделать для своей родины? «Отважиться бороться, чтобы жить, и отважиться умереть, чтобы жить» («Не могу я без улыбки Ивана…»). Этот мотив становится все чаще в творчестве Василия Стуса. Именно так: если не дают для родины жить, нужно уметь хотя бы умереть для нее. Лечь в землю, как зерно, — с надеждой прорасти в сердцах земляков хорошим побегом. Поднять для них ту духовную планку, которой они должны достичь, вырасти «из лаптей, из шаровар, из курного дома», чтобы быть достойными называться сыновьями «своей Украины-матери» («Сто лет, как скончалась Сечь»). Стус верил, что будет услышан, что хотя бы после смерти вернется на родную землю, как и все его духовные побратимы, что в разное время скитались по чужбинам и плену: Мы еще вернемся обязательно, вернемся хотя бы — ногами вперед, мертвые но: не побежденные, но: бессмертные. Эти слова стали пророческими. В ночь из 3-го на 4-те сентября 1985 года он умер в карцере, оледенелый от холода, подавленный сердечным приступом, нервным истощением, болью, горечью, издевательствами…

А 16 ноября 1989 года состоялись трудно добытое в борьбе перезахоронение его из Чусового Пермской области на Байковое кладбище в Киеве. Это событие превратилось в огромную политическую манифестацию, в демонстрацию подъема национального самосознания украинского народа. Вряд ли видел такое Киев со времен перезахоронения праха Тараса Шевченко. И это уже было окончательное возвращение Василия Стуса в Украину. Но его талант, его высокий дух не пометали ее никогда, возвышаясь сверх расстояний и времени, сверх самой смерти. Потому что даже на грани этой смерти лица Музы поэта не исказилось страхом или отчаянием, а было открыто навстречу избранной судьбе. Потому что Стус — из тех, кто даже смертью своей продолжает дело всей жизни.

Народ мой, к тебе я еще вернусь Как в смерти обращусь Я к жизни своим страждущим и незлым лицом. Как сын тебе до земли поклонюсь И честно гляну в честные твои глаза И в смерти с родным краем породнюсь. («Народ мой, к тебе я еще вернусь…»)