Библейские мотивы в произведениях Достоевского

Подвига в любви будет искать и герой романа Ф. Достоевского «Идиот» (1868) князь Лев Николаевич Мышкин — князь Христос, который появляется в мир нигилизма, в мир антикрасоты (как антикрасоте, как подмене христового учения, как измене самому Христосу дает автор и характеристику католицизма). Именно такую «красоту» (или антикрасоту) использует дьявол в борьбе против Бога. Поэтому и страшна в своей опасности красота Настасьи Филипповны, так как может принести беду — собственно (по выражению Аделаиды), перевернуть мир, однако… ради чего?

Мир, который погряз в антикрасоте, замешанной на гордыне, не примет князя Мышкина — князя Христа. Такой мир будет самоуничтожаться. Характерно, что в «Легенде о Великом Инквизиторе» из «Братьев Карамазовых» реальному Христу, который появился на землю, кардинал с укором говорит: » Зачем ты пришел нам мешать?». Среди греховной среды, став свидетелем человеческих преступлений, князь Мышкин не сумел достичь божественной сути Христа (очевидно, самонаследование Сына Божьего, как и его подмена, таит в себе опасность) и потому впадает в безумие, отдаляясь от страшной реальности мира.

Если отрицать Бога, Христа как Бога-Человека, то появляются Люди-Боги, («и вы будете, как боги» — Бытие, 2,5) — основа идейной парадигмы романа Ф. Достоевского «Бесы» (1822), в котором автор развенчивает идею перекройки мира путем насилия и разрушения нигилистами-революционерами, действующими по принципу: «Если нет Бога, то я бог…».

Антидуховный, безбожный и античеловеческий характер всех утопий, всех революций воплощен уже в самом названии романа. Бесовский дух вселен в революционерах, в разных мечтателях-утопистах, которые, вопреки Божьей воле, декларируют создание рая на грешной земле. Питая Русь идеями Чаадаева бесы травили и разрушали душу народную, сеяли хаос и опустошения, готовили очередные общественные эксцессы и потрясения.

Толчок к написанию «Бесов» был вызван раздумьями о революционной группе известного апологета террора С. Нечаева, собственно, и убийство этими террористами студента Иванова в Москве. Это и становится одной из сюжетных линий романа — убийство Петром Верховинским Шатова. Однако не Верховинский, который имел реального прототипа — Нечаева, является ключевой фигурой романа: прообраз одного из предводителей революционного террора (эта группа была подчинена тайной организации под кодовым названием «Ад») в романе зловещий, примитивный и грубый.

В центре повествования — осмысление парадигмы зла, воплощенной в образе идейного вдохновителя «большого грешника» Ставрогина, своеобразного «сверхчеловека», который, при всех желаниях стать на путь праведности, заблудился в поисках веры, не способен различить добро и зло, старается спастись только собственной волей, потеряв связь с Творцом, с Божьим народом.

Человек не способен спастись без Бога в душе. Не способна такая душа, которая погрузла в неосознанной гордыне, к воскресению. Раскольников спасается, так как осудил свой грех внутренне, так как находит путь к очищению через страдание и искупление. В эгоцентризме Ставрогина же развенчивается идея Человека-Бога, идея псевдокраоты, опасной в своей губительности для людей. Поэтому и гибнут персонажи, которые в большей или меньшей мере находились под влиянием Ставрогина: Шатов, Кириллов, Лиза.

Сам Ставрогин сводит счета с жизнью, терпя при этом морально-философский крах. Даже исповедь Ставрогина у святого старца не является раскаянием: зло, оставаясь в душе грешника, еще больше стимулирует гордыню и пренебрежение к ближнему.

Характерно, что идеи справедливости (скорее псевдосправедливости), основанной на эгоцентризме, захватывали экзальтированную интеллигенцию всех времен. Они, эти идеи, в мировоззрении интеллигентов винниченковского типа, в декларациях «элиты» революционных и послереволюционных лет, горбачевских реформаций и постсоветского периода. Разногласие между пропагандированными идеалами и катастрофическими результатами при воплощении их в жизнь неопровержимо свидетельствуют о духовном кризисе поглощенного бесовской гордыней элитарной прослойки общества.

Стараясь быть всегда на плаву, маяками и менторами, они постоянно будут кипеть революционными, классовыми, национальными, «безальтернативными» или еще какими-нибудь идеями, реформированием моральных устоев, и даже душ. За всем этим — бездна. «Интеллигенция не отдает служению жизнь. Она охотно обменивается лишь многословием. Поэтому когда революции пожирают своих детей, это не жертва Богу, Трону и Отечеству. Это не мученичество.

Это результат глупости. А значит — жертва дьяволу», — пишет современный православный мыслитель. Псевдокрасота, псевдоправда, псевдоидеи, псевдорай, за которыми скрытая ненависть, — вот та основа, что порождает революционную бесовщину. Таков лейтмотив романа «Бесы», пророческого романа, прообразы героев (или антигероев) которого будут появляться не раз на скрижалях истории. Это и предостережение относительно одержимых людей с пассионарными задатками, которые, при всей солидарности в зле, ненавидят и пренебрегают друг другом. Бесовская одержимость способна и к саморазрушению. «Эта женщина способна за малейший промах довести товарища по партии до самоубийства», — говорил об известной организаторше цареубийства Софии Перовской другой революционный террорист Сергей Степняк-Кравчинский, который в значительной мере послужил Этель-Лилиан Войнич для создания образа главного героя (нераскаявшегося богоборца) романа «Овод» (считают, что этот роман, написан под влиянием мировой масонской организации, который являлся своеобразной полемикой с «Бесами» Ф. Достоевского).

Либеральные идеи и революционная бесовщина — единая суть фальшивой свободы, свободы без Бога в сердце. Это, собственно, основа бесовских основ грядущего, основанного на либерализме общества: «Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся над детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв, и чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтобы испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, а, наших много, ужасно много, они сами того не знают».

Воистину, пророческие слова, точнейшая оценка либеральной среды (либерализм — одна из самых завуалированных форм самого ужасного тоталитаризма, контроля над человеческой личностью), охваченного страхом за невольное несовпадение с общепризнанными взглядами, когда человеку предъявят обвинение в консерватизме и отсталости (тезис «люди вчерашнего дня» сегодня становится своеобразным ярлыком).

За всем этим пренебрежение, перерастающее в скрытую ненависть, дальше — греховный импульс к преступлению. Интересно, что замешанная на гордыне исповедь Николая Ставрогина у старца Тихона пугает последнего, поскольку такое «покаяние» породит новые преступления.