Благожелательное отношение к творцу «Ругон-Маккаров»

Еще не так давно эстетические искания Золя и его литературный труд до «Ругон-Маккаров» почти полностью игнорировались. В последние годы к изучению молодого Золя обращаются чаще. Хотя, если не считать большой целостной работы Джона С. Лэппа, критики обычно делают это спорадически, пишут по поводу отдельных романов и теоретических работ Золя 60-х годов или дают краткий обзор всего этого периода в монографиях о писателе. Результаты, думается, еще далеки от настоящего успеха. Монография Дж. С, Лэппа — единственная работа, о которой можно говорить как об определенном этапе в изучении данной проблемы,- и по объему поставленной автором задачи, и по общей методологии не вполне удовлетворяет интересы объективной науки.

Автор единственной монографии о Золя до «Ругон-Маккаров» чрезмерно склонен к биографизму и «сенсационности». Ему, как и ряду других западных специалистов, едва ли не самым важным в анализе первого романа писателя кажется сопоставление отношений Клода и Лоране с собственным опытом двадцатилетнего Золя в «спасении падшей». Говоря о «Терезе Ракен», он скрупулезно сравнивает обстоятельства жизни Лорана (отношения с отцом) и Сезанна. Роман «Мадлена Фера» рассмотрен преимущественно в аспекте проблем семьи и «роковой женщины» с многочисленными параллелями из мировой литературы.

Всемирный успех и неувядающая популярность автора «Ругон-Маккаров» положили конец «делу Золя». Однако дискуссии вокруг него продолжаются. Причем неверно воспринятый ранний период творчества не раз служит отправной точкой для ошибочной трактовки общественно-функционального смысла всего наследия Золя и его искусства.

С неофрейдистских, псевдосоциологических позиций пытается объяснить творческую эволюцию Золя американский ученый Ангус Вильсон 1. Он рассуждает о «классовых» основах «Ругон-Маккаров», о резкости антикапиталистической критики Золя, о необычайно впечатляющей экспрессивности его стиля. Но причины всего этого ищет прежде всего в известной доктрине Фрейда о предопределяющей роли детства. Унижения, пережитые писателем в детские и юношеские годы: нужда, одиночество, неверие в свои силы, зависть к богатым товарищам (так понимает А. Вильсон настроения юного Золя) — внесли озлобление и ненависть в его взгляды, стали источником его литературного критицизма. Внутренняя горячность прозы Золя, мощность и резкость его стиля — по Вильсону, результат не гуманистической убежденности, не высокого понимания задач романиста, а болезненного возбуждения, неврозов, приобретенных в те же годы общественной и духовной приниженности.

Антуанетта Жагметти тоже не отрицает громадного вклада Золя в литературу. Но расценивает его с точки зрения интересов модернистской критики. Свойственное романисту исключительно сильное «чувство реального», его великолепные описания «среды», по ее мнению, отражают фаталистическое восприятие мира писателем, навязчивую идею о пассивной зависимости человека от материального окружения. Мрачные картины французского общества в «Ругон-Маккарах» говорят о настроениях асоциальной индивидуалистической «отчужденности», страха перед жизнью, якобы свойственных Золя. В интерпретации Жагметти, Золя — художник, лишенный широты эпического видения, писатель «закрытого мира», единственной темы: «чередования жизни и смерти». Кардинальная линия его творчества ведет от «Терезы Ракен» к «Человеку-зверю». Творец «Ругон-Маккаров» — первооткрыватель литературного анализа подсознательных процессов человеческой психики. В этом — основной смысл и значение его творчества как предтечи литературы XX века.