Бочкарева Н. С. Истоки романа культуры в западноевропейской литературе XVIII века

Бочкарева Н. С. Истоки романа культуры в западноевропейской литературе XVIII века «Источник: История всемирной литературы. 19 век «через синтез культурной эпохи запечатлевается с эпическим богатством историческое время в его неповторимых особенностях» (Днепров В. Д. Идеи времени и формы времени. М. , 1977.

С. 419). По мнению Л. Бердюгиной, в немецком романе культуры не только появляется новая поэтика в результате «словесного моделирования несловесных искусств», но изменяется сам предмет искусства и возникает особый метод, синтезирующий принципы художественного и философского мышления (Философские проблемы взаимодействия литературы и культуры. Новосибирск, 1986. С. 91). В. Кругликов с нравственно-философских позиций определяет образ «человека культуры», его пространство и время (Кругликов В. А. Образ «человека культуры». М., 1988). «Источник: История всемирной литературы. 19 век «романа творения» (Бочкарева Н. С. Роман о художнике как «роман творения»: генезис и поэтика. Пермь, 2000). Роман культуры как разновидность «романа творения»в западноевропейской литературе появляется на рубеже Просвещения и Романтизма, в эпоху «наиболее интенсивных и многосторонних связей Востока и Запада» (П. А. Гринцер). Итальянский просветитель Дж. Вико выдвинул важные для появления романа культуры принципы сравнительного изучения наций, основанные на общности человеческой природы. К концу XVIII в. «культурно-исторический роман», в котором «решительно все должно было идти не от жизни, а от культуры, от истории искусства» (А. В. Михайлов) получает мировоззренческое обоснование в немецкой классической философии и эстетике И. Г. Гердера и К. Ф. Морица. «Источник: История всемирной литературы. 19 век «Замке Отранто» (1765) появляются элементы «романа творения»: образы итальянского автора и английского переводчика в предисловии к первому изданию, взаимодействие эпох (варварство и Ренессанс), культур (средневековое рыцарство и буржуазная демократия) и эстетических принципов (классицизм, просветительский реализм, предромантизм), образы произведений искусства (замок, статуя, портрет). Неслучайной нам представляется и полемика Уолпола с Вольтером, на которую последний отвечает «одним из самых оригинальных и художественно совершенных произведений» (И. Миримский) — «Царевной Вавилонской» (1768). «Источник: История всемирной литературы. 19 век «Царевны Вавилонской», на наш взгляд, состоит в поэтике культурологической игры. Вольное переложение библейского текста Экклесиаста, приписанное гостям Бела, задает тему: «Сущность человеческой природы — наслаждаться, все же остальное — суета сует» (здесь и далее перевод Н. Коган). К Экклесиасту отсылает и единственное авторское примечание, но и здесь мы обнаруживаем игру с источником, характерную для романа культуры: указываются главы 3, 18 и 19, хотя в тексте Библии их всего 12! В 3 главе Экклесиаста акцентируется мотив времени: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом…» Концепция времени библейского проповедника во многом определила хронотоп романа Вольтера: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое» но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Эк. 1; 9). Ритуальная функция птицы Феникс, сгорающей на костре и возрождающейся из пепла соответствует культурологической концепции «возвращения времен». Критикуя древних авторов, Вольтер иронически оправдывает собственные метаморфозы времени, в котором древние вавилоняне встречаются с европейцами XVIII столетия. «Источник: История всемирной литературы. 19 век — специфическое культурное пространство, в котором свободно соединяются различные эпохи: Халдейское царство (Бел), Ахеменидский и Сасанидский Иран (Оромазд), Арабский халифат (мусульмане). Поэтому хронотоп в романе не исторический, а культурологический. Неслучайно владыкой Вавилона здесь становится не исторический царь, а древнее божество — «старый Бел». «Источник: История всемирной литературы. 19 век с Индией. Народы Индии уважают гангаридов подобно тому, как в Вавилоне «люди невежественные, но жаждущие знаний, уважают халдейских философов, хотя не могут с ними сравняться». Примечательно, что в странствиях Формозанты и Амазана не упоминается Греция, а мифические животные страны гангаридов тесно связаны с греческой мифологией. Античные реминисценции сопровождают героев романа Вольтера. Греческая культура оказывается в какой-то мере внутренним центром романа, точкой отсчета и оценки, не случайно Амазан излагает учение, «ставшее спустя много столетий учением Пифагора, Порфирия и Ямвлиха». Мотив испытаний, позволяющий соединить элементы мифа, сказки и рыцарского романа, используется для включения в игровое поле романа трех древневосточных культур: египетской, индийской и скифской. Мотив странствий позволяет сопос