Бытописатель Святой Руси

В 1920 году по распоряжению большевистского диктатора Крыма кровавого Белы Куна в числе белогвардейских офицеров, добровольно сдавшихся в плен , был расстрелян молодой человек Сергей Шмелев, сын писателя Ивана Шмелева. Большое личное горе побудило отца переосмыслить всю свою жизнь, заново задуматься над вечными русскими вопросами: «кто виноват?» и «что делать?»

Ответить на первый вопрос писателю было непросто. В своих ранних произведениях он с симпатией рисовал «жертвенные» образы революционных идеалистов, несущих народу «освобождение», проповедующих социальные утопии как откровение новой веры. Теперь же Иван Сергеевич заклеймил новоявленных узурпаторов власти в России как уголовных преступников, исступленных служителей сатаны.

Трагедия страны была вполне осмыслена им лишь как следствие пережитого несчастья.

«Лучшей части народа, — писал Шмелев, — его интеллигенции надо понять свое национальное назначение, понять Россию, ее пути — каждый народ имеет свои пути — и, понявши, идти покорно, покорно целям, указанным Судьбою — Смыслом истории — Богом». Таков был ответ писателя на вопрос «что делать?»

Иван Сергеевич Шмелев родился 21 сентября 1873 года в Москве, в Кадашевской слободе . Он был выходцем из старообрядческого купеческого рода, окончил гимназию и юридический факультет Московского университета. Еще в студенческие годы будущий писатель вместе с супругой побывал на Валааме.

Именно здесь он впервые ощутил преимущество детской, наивной, непосредственной религиозности над интеллигентским рационализмом и бесплодным скептицизмом. Об этом паломничестве Шмелев написал и выпустил книгу «На скалах Валаама» — первое, по собственной оценке, наивное и незрелое произведение. И хотя паломничество на всю жизнь оставило след в душе Шмелева, он все же не смог избежать свойственных его поколению соблазнов, главным из которых был соблазн безбожия. Но Иван Сергеевич никогда не утрачивал воспринятую в детстве от благочестивых родителей, от окружения отца — московских торговцев и мастеровых — чистоту души, благодаря которой он подчас идеализировал людей, в том числе и «благородных рыцарей» революции.

Прогрессистские гуманистические тенденции, свойственные почти всем ранним произведениям писателя проявились и в ходе работы над повестью «Человек из ресторана», ставшей вершиной в дореволюционном творчестве Шмелева. Повествование здесь ведется от лица официанта Скороходова, типичного «маленького человека», изображаемого жертвой бесчеловечного социума. И все же, несмотря на идеализацию революции и ее делателей в образе чистого юноши Николая, сына Скороходова, писатель вызывает искреннее сочувствие именно к главному герою, который своим смирением, терпением, любовью к ближним сродни таким персонажам русской классической литературы, как пушкинский станционный смотритель, гоголевский Башмачкин, «бедные люди» Достоевского…

Вопреки революционным симпатиям Шмелев изначально обладал здоровым мироощущением, любовью к родине и четким осознанием национальной самобытности своего народа. Именно это отличало его от «левых» с их низкопоклонством перед западными «источниками и составными частями» лжеучения, которым они чаяли заменить истинную, самим Господом дарованную нам веру.

Еще до революции Шмелев приходит к выводу: нравственное совершенствование человека более значимо для общества, нежели самые дерзкие социальные преобразования. Но демократические и социалистические симпатии были им изжиты не сразу. Только оказавшись в эмиграции, писатель осознал неотделимость русского национального самосознания от Православия.

За границей Шмелеву было тесно и холодно. За фасадом дежурной вежливости «цивилизованных» мещан писатель видел эгоистическое равнодушие ко всему, что нарушало личный покой и сложившуюся индивидуалистическую систему ценностей, определяющих жизнь среднего европейца. Иван Сергеевич с ужасом отмечал, что в сознании западного человека коммерческий расчет занимает куда более почтенное место, нежели совесть.

Вслед за славянофилами, Достоевским и другими сторонниками национальной самобытности писатель критично оценивает западническую «просвещенность» и «беспочвенные» искания космополитической интеллигенции. Это предопределило его симпатии, подлинное уважение к людям из народа, живущим по совести, а не терзающим себя и других бесплодными «гамлетовскими» вопросами и сомнениями. В романе «Няня из Москвы» повествование ведется от лица Дарьи Степановны Синицыной, пожилой женщины из народа, судящей обо всем с духовно-нравственных позиций, совпадающих с идеалами самого автора. Спокойствие, смирение и исключительное терпение старой няни имеют один источник — ее веру в Бога, безраздельное доверие к Его Промыслу.

То, что повествование ведется от лица героини , придает большую жизненность идеям автора: читатель невольно смотрит на описываемые события глазами Дарьи Степановны.

С 1927 по 1944 год писатель работает над книгой»Лето Господне». На первый взгляд она схожа с автобиографическими повестями русских классиков, посвященных периоду детства. Здесь можно вспомнить произведения Л. Н. Толстого, С. Т. Аксакова, А. Н. Толстого, А. М. Горького… Но Шмелев идет дальше своих предшественников.

Уже в названии произведения дается ключ к его духовному содержанию. Изображая жизнь своих героев не в смене времен года, а в православном богослужебном круге, И. С. Шмелев подчеркивает, что именно в детстве — периоде душевной чистоты, доверия к людям, стихийной любви ко всему сущему — человек наиболее восприимчив к усвоению евангельской Истины. Причем не умом, а сердцем, которое в равной степени открыто Богу и миру как Его творению.

Лучшие страницы книги вызывают в памяти слова Спасителя: «…Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие» . Истинно блажен тот, кто, повзрослев, сохранил в своем сердце свойственное ребенку незамутненное восприятие действительности.

К этому призывает каждого верующего Сам Господь, предупреждая: «…Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» . Эту евангельскую детскость сохранил в своем сердце старый плотник Горкин, наставляющий мальчика на пути к вере личным примером, а не отвлеченными нотациями.

Горкин воистину стяжал «дух мирен» и является немым укором людям, погрязшим в гордыне, самодовольстве, прилепленным своими страстями к замкнутой в рамки времени суетной приземленности мира сего.

«Лето Господне» и «Богомолье» — лучшие книги в творчестве замечательного художника слова. Голоса персонажей словно сливаются в единый хор — каждый сохраняет свою индивидуальность, но не замыкается в себе, чувствуя единение с ближними. Шмелев мастерски изображает соборное единение людей, противоположное мертворожденному индивидуализму, который отрывает личность от Бога, от других людей и в конечном счете — от самого себя.

Шмелев подводит читателя к мысли: подлинное становление личности совершается лишь через раскрытие в душе человека образа и подобия Божьего, а это возможно лишь в единении с Богом и ближними, а не в замкнутой скорлупе горделивого единоличного «мирка».

Своим творчеством И. С. Шмелев успешно противостоял декадентству, маскирующему свойственную этому направлению беспочвенность снобистским презрением к жизненной правде, к обыденности, к быту. Выдающийся религиозный мыслитель и друг писателя И. А. Ильин не случайно назвал Шмелева «бытописателем Святой Руси». В предисловии к книге Шмелева «Богомолье» Ильин писал: «Здесь искусство поднимается до той естественности и незаметности, на которой всегда живет природа.

И в этой естественности и незаметности оно вливается в душу читателя, чтобы показать ей в художественных образах великую основу России — Святую Русь».