«Царил над русской поэзией…»
Когда речь заходит о Константине Дмитриевиче Бальмонте, почему-то всегда в ходе беседы рано или поздно возникает прозаический вопрос о том, как же звучит его фамилия: Бaльмонт, с ударением на первом слоге, или Бальмoнт — на последнем. Варианты эти — словно две точки, соединяющие отрезок от рождения до смерти, меж которыми пролегла незаурядная поэтическая жизнь.
Родился Константин Дмитриевич Бальмонт в средней полосе России — в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. Ныне это Ивановская область. А последнее пристанище обрел на небольшом кладбище в местечке Нуази-ле-Гран, что под Парижем.
Все шуйские потомки поэта именуют себя Бaльмонты, произнося свою фамилию с ударением на первый слог, в память о простонародном словечке Баламут. Константин Дмитриевич же предпочитал произносить ее на французский манер — Бальмoнт, скорей всего не подозревая, что когда-нибудь это станет поводом для околопоэтических дискуссий.
Для специалистов Бальмонт — основоположник русского символизма, явления столь же емкого, сколько и недостаточно пока изученного. Для широкой публики — малоизвестный поэт рубежа XIX-XX веков. И только.
Как же это несправедливо!
По словам Валерия Брюсова, лидера московских символистов, «в течение десятилетия Бальмонт нераздельно царил над русской поэзией. Другие поэты или покорно следовали за ним, или, с большими усилиями, отстаивали свою самостоятельность от его подавляющего влияния». Сам же мэтр без тени смущения однажды сказал о себе так:
Я — изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты — предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны.
О таком самолюбовании отзываться можно как угодно. Но из песни, известно, слова не выкинешь. По словам Андрея Белого, «…он много работал, прочитывая библиотеки, переводя и слагая за книгою книгу…». Его славе мог позавидовать всякий. Тот же Андрей Белый, говоря о бешеном успехе Бальмонта у женщин, рассказывал, как тот «выступал, весь обвешанный дамами, точно бухарец, надевший двенадцать халатов: халат на халат».
В связи с его популярностью у женского пола часто вспоминают одну малоприятную историю, характеризующую Бальмонта как личность крайне эмоциональную и даже экзальтированную. Однажды, чтобы что-то доказать своей молодой супруге, он выбросился из окна третьего этажа. Насмерть не разбился, но навсегда приобрел экстравагантную хромоту.
Однако, несмотря на то, что рядом с понятием Русский символизм иногда всплывает еще один термин — Декадентство, то есть упадничество, применительно к Бальмонту это совершенно неприемлемо.
Бешеный, неуемный темперамент изящным образом преломился в его поэзии. Бальмонта неслучайно называли самым солнечным поэтом современности, ведь он сам о себе заявил: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце», а к представителям своего поколения обратился с призывом: «Будем как солнце!».
«Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну. Никто не опутывает души таким светлым туманом, как Бальмонт. Никто не развевает этого тумана таким свежим ветром, как Бальмонт.
Никто до сих пор не равен ему в его «певучей силе»» — Так отзывался о Бальмонте его современник Александр Блок.
Как у большинства ярких личностей, у Бальмонта время от времени возникали конфликтные ситуации с властями предержащими. Еще в бытность гимназистом он был отчислен из шуйской гимназии за принадлежность к революционному кружку. Впоследствии, проучась некоторое время на юридическом факультете Московского университета, был со скандалом изгнан оттуда за участие в студенческих беспорядках.
За стихотворение «Маленький султан», опубликованное в 1901 году, в котором нелицеприятно изображено правление Николая II, поэта на два года лишили права жить не только в столице, но даже в столичных губерниях и в университетских городах.
Поначалу приняв октябрьский переворот, он, как и многие его современники, вскоре осознал весь трагизм происходящего. «Бальмонт нищенствовал и голодал в леденевшей Москве, на себе таскал дровишки из разобранного забора, как и все мы, питался проклятой «пшенкой» без сахару и масла. При его вольнолюбии и страстности непременно надерзил бы какой-нибудь «особе» — мало ли чем это могло кончиться», — писал в своих воспоминаниях один из друзей поэта писатель Борис Константинович Зайцев. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в июне 1920 года Бальмонт покинул Россию.
Вместе с ним уехали его гражданская жена Елена Цветковская, дочь Мирра и дальняя родственница А. Н. Иванова. Выезд ему устроил его верный друг поэт Балтрушайтис, бывший литовским посланником в Москве, — и тем самым, пожалуй, спас его.
О своем отношении к советской России Бальмонт недвусмысленно заявил вскоре после того, как выехал из страны. «…Русский народ, — писал он в начале 1921 года, — воистину устал от своих злополучий и, главное, от бессовестной, бесконечной лжи немилосердных, злых правителей». В периодике то и дело появляются его непримиримые поэтические строки об «актерах Сатаны», об «упившейся кровью» русской земле, о «днях унижения России», о «красных каплях», ушедших в русскую землю.
Первая эмигрантская книга поэта «Марево», вышедшая в 1922 году в Париже, передает то угнетенное состояние души, которое было знакомо многим навсегда покинувшим Россию неравнодушным к ее судьбе людям: » Мутное марево, чертово варево, кухня бесовская в топи болот…»
Горькие чувства вызывала у Бальмонта и Европа 20-х годов, в которой он волею судьбы очутился. «Странные люди — европейские люди, странно неинтересные. Им все нужно доказывать. Я никогда не ищу доказательств», — писал Бальмонт еще в 1907 году. Едва ли можно поверить, что эти строки принадлежат некогда самому солнечному поэту России:
Я ненавижу человечество, Я от него бегу, спеша. Мое единое отечество — Моя пустынная душа.
Здесь, на чужбине, Бальмонту отечества катастрофически не хватает: «Я хочу России. Я хочу, чтобы в России была преображающая заря. Только этого хочу.
Ничего иного».
Писатель Иван Шмелев, друг поэта в эмиграции, вспоминал: «…Десять лет тому назад, здесь, на чужой земле, в Париже, я подошел к нему душевно, взял за руку и сказал: «Пойдем… пойдем на родину, в твое родное, во Владимирскую твою губернию, в Шуйский уезд твой… какое прозаическое «Шуйский», «уезд»! — пойдем на речку, на бережках которой ты родился… посидим, посмотрим, как она тиха, едва струится, послушаем, как шепчут камыши и травы, как камушки на дне играют, как ходят рыбки, наши рыбки… как реют голубые коромысла… как облачка стоят над темным лесом»».
И все пройдя пути морские, И все земные царства дней, Я слова не найду нежней, Чем имя звучное — Россия.
Весной 1935 года Бальмонт в связи с тяжелым нервным заболеванием попадает в больницу. «Мы в беде великой и в нищете полной, — пишет Е. К. Цветковская 6 апреля 1935 года. — И у К Д нет ни ночной рубашки приличной, ни ночных туфель, ни пижамы. Гибнем, дорогой друг, если можете, помогите, посоветуйте Помогите вырвать из мятельной тьмы Солнечного».
В конце 1936 года Бальмонт и Цветковская перебираются в Нуази-ле-Гран под Парижем в эмигрантский приют «Русский Дом», устроенный матерью Марией.
Я не хотел бы жить в раю, Меж тупоумцев экстатических. Я гибну, гибну — и пою, Безумный демон снов лирических.
«Он горестно угасал, — вспоминал Б. К. Зайцев, — и скончался в 1942 году под Парижем в местечке Noisy-le-Grand, в бедности и заброшенности, после долгого пребывания в клинике, откуда вышел уже полуживым. Но вот черта: этот, казалось бы, язычески поклонявшийся жизни, утехам ее и блескам человек, исповедуясь перед кончиной, произвел на священника глубокое впечатление искренностью и силой покаяния — считал себя неисправимым грешником, которого нельзя простить. Все христианство, все Евангелие как раз говорит, что ко грешникам, которые последними, недостойными себя считают, особо милостив Господь.
Верю, твердо надеюсь, что так же милостив будет Он и к усопшему поэту русскому Константину Бальмонту».
Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце И синий кругозор. Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть море И пышный цвет долин. Я заключил миры в едином взоре, Я властелин.
Я победил холодное забвенье, Создав мечту мою. Я каждый миг исполнен откровенья, Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили, Но я любим за то. Кто равен мне в моей певучей силе? Никто, никто.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце, А если день погас, Я буду петь… Я буду петь о солнце В предсмертный час!
Бальмонт умер 26 декабря 1942 года в Нуази-Ле-Гран. Похороны проходили под проливным дождем. Ни поэтов, ни поклонников не было.
Когда гроб стали опускать в могилу, она оказалась наполненной водой, и гроб всплыл. Его пришлось придерживать шестом, пока засыпали могилу. На надгробии впоследствии высекли надпись по-французски:
Константин Бальмонт Русский поэт
«Царил над русской поэзией…»