Чем вечные истины отличаются от прописных

Скажу сразу — обоих авторов, с чьим мнением я позволю себе не согласиться, я благоговейно уважаю. Софью Львовну Каганович — за замечательную книжку «Обучение анализу поэтического текста», а Инну Яковлевну Кленицкую — за страстную и неутомимую борьбу с литературоведческим подходом к преподаванию нашего предмета, и в этом я ее стопроцентный единомышленник.

Увы, мне кажется, что в основе двух гневных откликов на статью В. Н. Александрова лежит невнимательность. Хотя гнев понятен — рощинский словесник сдвигает с хрестоматийных произведений гробовые камни привычных формулировок, заставляет посмотреть на них под иным углом зрения. Мне кажется, что он порой намеренно дразнит читателя некоторой парадоксальностью суждений, но процесс собственного осмысления и переосмысления привычного это запускает лучше некуда.

Попробую возразить С. Л. Каганович по нескольким пунктам.

Почему Александров должен ответить за действия некой учительницы, объявившей главной причиной «духовного кризиса Базарова» его атеизм, не очень понятно. И факт «поражения» Базарова — не духовный кризис, которого, вероятно, и не было, а то, что его зачем-то «убил» Тургенев — и с этим, увы, не поспоришь. Убил чудного, горячо любимого, которому было еще жить и жить, все на благо человечеству разрушить, возможно, приобрести какую-никакую сносную и полезную для окружающих профессию, могущему учить, лечить, сажать деревья и ухаживать за посевами и т. п. . Не думаем же мы, в самом деле, что Тургенев это сделал нечаянно, по неосторожности .

Базаров в конце повествования умирает — и это такой же факт, как то, что остаются жить все другие герои романа.

Не очень убедительна попытка С. Л. Каганович изобразить Базарова «самым лучшим», «самым положительным» героем романа: «Тургенев намеренно выстраивает всю систему действующих лиц романа так, что рядом с Базаровым поставить — некого… И он, сильная харизматичная личность, образованный человек с выстраданными убеждениями, имеет право ставить себя выше и «живого мертвеца» Павла Петровича, пожертвовавшего своей карьерой и жизнью ради женщины, и Аркадия, не имеющего собственных суждений , не говоря уже о людях, подобных Кукшиной и Ситникову» . И уж чего-чего, а подогревать в подростках извечный нигилизм, выставляя Базарова образцом для подражания «сегодняшнему молодому поколению», которое и без того «нержавеющему золоту родительской любви» норовит предпочесть конвертируемую валюту, совсем не стоит.

В. Н. Александров совсем не «выдвигает на первый план проблему «отцов» и «детей» в прямом биологическом смысле этих слов» и не «предлагает рассмотреть характер Базарова именно с этой точки зрения». Напротив, В. Н. Александров предлагает говорить о духовном «отцовстве» Базарова, замечая при этом, как мне кажется, вполне справедливо, что подобное «отцовство» представляется Базарову куда привлекательнее и важнее отцовства биологического. «Отцам», как некой видовой природной множественности, призванной осуществлять заурядную функцию биологического продолжения жизни, противостоит главный и единственный «Отец», который своим мудрым водительством добьется того, чтобы у последнего мужика была беленая изба… Обратим внимание на слово «перерождение», оно прямо указывает на духовное отцовство Базарова.

Настоящим же центром рассмотрения В. Н. Александрова оказывается не названная оппонентом проблема, а внутренний конфликт личности Базарова: «Существенной чертой в характере Базарова является внутренний разлад между человеческим и сверхчеловеческим, между тем, что он есть, и тем, каким он хочет быть». Конфликт этот в том, что Базаров хочет быть сверхчеловеком , а человек в нем плачет и сопротивляется, в том числе и жалкими последними словами — «о родителях позаботьтесь». Так как супермен бессмертен , а человек смертен. Но только по-другому смертен, не так, как лягушка.

И именно этим последним обстоятельством объясняется жизнь души во всех ее проявлениях, если нет страха смерти, то ничего не нужно — веры, любви, надежды, совести, наконец. Есть только прагматичные взаимоотношения муравьев и мух. Потому что умирать страшно, не имея надежды не только на иной мир, но и на благодарную память по себе в мире этом.

Но жизнь, непрагматичное в которой так яростно отрицал Базаров, распространяет и на него свою незлопамятную доброту — прочувствованным словом вспоминает его Катя, жена Аркадия, в эпилоге романа.

С. Л. Каганович, оспаривая некоторую присущую герою «театральность», называет причиной его «душевного надлома» разрыв с Одинцовой и тут же цитирует — «лихорадка работы с него соскочила». Но естественное ли состояние работающего человека «лихорадка работы», которая к тому же может «соскочить»? Не указывает ли выбор именно этих слов для характеристики деятельности Базарова на некоторую ее неестественность и натужность, возможно, имеющую своей природой желание играть перед окружающими роль «рабочего человека»?

И коли уж речь заходит об отношении к родителям, то так ли безосновательно, как утверждает С. Каганович, обвинение в отсутствии подлинной сыновней любви у Базарова? Чем поверяется любовь? Правильно, Дети, делами! Чего доброго сделал для родителей Базаров? Порадовал их своим посещением, и то в последнюю очередь, — и прервал его к великому огорчению матери в угоду хотению своей левой ноги?

А если он и знает все истории из жизни отца , то почему же отказывать старику в удовольствии предаться воспоминаниям о прожитом? Разве это может служить доказательством любви?

И еще одну, хоть не стоит она ни в центре романа, ни в центре рассмотрения В. Н. Александрова, важную проблему ставит автор «возмутительной» статьи. Это проблема ответственности отцов за детей. Отец Базарова при всей привычной жалостливой симпатии к нему читателя — эгоист, который хочет воплотить в сыне свои собственные невоплощенные, честолюбивые мечты.

В подобном стремлении нет ничего необычайного, это часто свойственно родителям — видеть в детях свой «последний шанс» состояться. Иногда это им даже удается.

И все же речь в статье В. Н. Александрова не идет, главным образом, об отношении Базарова с родителями. Речь в ней о том же, о чем, как мне кажется, и в романе Тургенева, — об отношениях Базарова с жизнью, об отношениях с жизнью любой, даже самой яростной теории. А еще о любви, которая, передаваясь из поколения в поколение, являясь главным условием продолжения жизни, недоступна этому очередному Евгению в русской литературе.

И. Я. Кленицкая, боюсь, и вовсе познакомилась со статьей Александрова в пересказе С. Л. Каганович. Потому что, торопливо обвинив В. Н. Александрова в «оживлении любой ценой и искусственных привязках к каким-то современным реалиям», поспешила, наскоро же определив «две простые мысли», к которым якобы сводятся » Отцы и дети» Тургенева, оседлать своего любимого конька: «…Считаю совершенно необходимым публикование программы» . Между тем Роман Тургенева нельзя свести к двум, трем, десяти и даже тысяче простых мыслей.

Особенно если эти простые мысли по сути являются прописными истинами: «не стоит огульно отрицать новое, непривычное, если что-то в нем не нравится, задевает» и «отрицая отжившее, не стоит перегибать палку и отбрасывать вечные общечеловеческие ценности».

Удивительно, но более всего задела уважаемых авторов полемических статей манера В. Н. Александрова ярко, емко и образно формулировать свои мысли. Не знаю, как кого, а меня заставили завистливо вздохнуть некоторые фразы, вроде такой: «Грядущее с проворством вышколенной горничной расстилает перед ним ковер времени»; или заключительной: «История Базарова — это история обманутого туземца, который обменял никогда не ржавеющее золото родительской любви на дешевые бусы мнимого величия». Повезло детям, с которыми учитель говорит таким языком!

Так чем же отличаются вечные истины от прописных истин? Тем, что они не умирают, будучи однажды воплощены в художественную плоть, а продолжают шествие по жизни, побуждая вглядываться и находить все новые и новые их грани и стороны, оценивать их и не соглашаться с чужой оценкой, яростно любить их или ненавидеть.

Дарья Вильямовна Николаева, Учитель русского языка и литературы московской гимназии № 1570