«Чем выше летает чайка, тем дальше она видит»

Что мы вспоминаем, когда слышим слово «птица»?

«Отчего люди не летают!.. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица.

Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела».

Почему эти строки, знакомые с юности, так волнуют и тревожат? Мы восхищаемся смелым Соколом, который в последние секунды жизни хотел вновь ощутить радость полета, сочувствуем крику боли Нины Заречной: «Я — чайка», повторяем вслед за героем очерка Короленко «Парадокс»: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Почему мы признаем это как аксиому: полет — счастье?

Может быть, потому, что только в полете мы представляем себе абсолютную свободу, сияние бескрайних небес и пьяняще-чистый холодный воздух?

Живет на свете Ричард Бах , потомок гения немецкой музыки. Служил в американских ВВС на тактических истребителях, уволился в положенное время в звании капитана. Страстно влюбленный в авиацию, стал пилотом-каскадером, выпустил книги по эксплуатации летательных аппаратов. На своем старом одноместном самолете не раз совершал далекие рискованные путешествия, попадал в аварии и снова летал. А еще писал романы, которые мало кто читал, и статьи, изредка появлявшиеся на страницах научно-популярных журналов.

И вот однажды…

Как рассказывал сам Ричард Бах, прогуливаясь по берегу канала, он услышал голос, который произнес: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», и рассказал историю, ставшую одноименной повестью-притчей.

Правда это или красивая легенда — неизвестно, но зато точно известно, что Ричард Бах написал повесть о Чайке и в 1970 году она была напечатана в журнале. Однако поначалу ни читатели, ни критики не обратили внимания на «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» . Но вскоре она вышла отдельным изданием, затем была переведена на многие языки, можно сказать, побила все издательские рекорды. Ее читали в Америке, в Европе, в Австралии.

Сколько ни перечитываешь эту маленькую повесть, каждый раз поражаешься глубине ее содержания и законченности формы. О чем она? О том, как Джонатан Ливингстон пытался понять «всеобъемлющую невидимую основу вечной жизни», достичь совершенства и наконец постигнуть, «что такое доброта и любовь».

Внешний же событийный ряд прост: попытки Чайки освоить фигуры высшего пилотажа, достичь совершенства в полете и передать свое знание истины ученикам.

Проблема поиска смысла жизни, центральная в этой притче, — одна из «вечных» в литературе. В повести Р. Баха она приобретает характер конфликта между серой Стаей и гениальным Изгнанником.

Стая считает, что «нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он недостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока хватит сил». С этим категорически не согласен Джонатан, которым движет неистребимая жажда познания: «Тысячи лет мы рыщем в поисках рыбьих голов, но сейчас понятно наконец, зачем мы живем: чтобы познавать, открывать новое, быть свободными!»

Но, конечно, Ричард Бах затронул и другие «вечные» проблемы: взаимоотношения отцов и детей, «низкие» заботы повседневности и стремление к высокому, невежество и жажда знаний, философское понимание доброты и любви.

Как только не определяла критика жанровое своеобразие этого произведения: притча, философская сказка, поэма в прозе. И все-таки это повесть-притча, потому что события в ней, как и в других произведениях этого жанра, не определены ни хронологически, ни территориально: все полеты чаек происходят над каким-то морем, «здесь и сейчас». Сюжет прямолинеен: не забегает вперед, чтобы создать драматическое напряжение, не возвращается назад, чтобы сообщить дополнительные сведения.

Он останавливается только на главных моментах, не отвлекаясь на подробности или описания. Но пересказать его сложно, потому что философский смысл этой притчи очень глубок и должен быть разгадан самим читателем .

Кто-то увидит историю о бесконечном стремлении гения постичь тайну совершенства, кто-то — воплощение знаменитой фразы: «Художник, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться». А кто-то — реализованное в аллегорических образах учение Будды о достижении полной свободы тела, речи и ума. Влияние философии буддизма, на мой взгляд, сказывается в том, что Джонатану свойственно ощущение пространства как блаженства, он, как и Будда, ищет не власти, а истины, к нему приходит внутреннее, сверхчеловеческое зрение, и конечный результат его опытов — полное просветление, состояние совершенства, высшая радость .

Как и Будда, Джонатан учит своих последователей методам достижения просветления, перехода из одного мира в другой, чтобы, пробудившись от коллективного сна, они увидели, что нет никакой границы между сансарой и нирваной и что мир с самого начала един.

Герои этой притчи, не исключая и Джонатана, нарисованы весьма схематично. У них одна страсть — полет, одна судьба: изгнание из Стаи — обретение Учителя — настойчивый труд — просветление — достижение совершенства.

Система образов построена на противопоставлении серой Стаи и чайки Джонатана с его семью учениками .

О Джонатане мы узнаем вначале только то, что он «голодный, радостный, пытливый», о его единомышленниках — еще меньше: наставник Салливан и старейший Чанг — воплощение мудрости, изгнанник Флетчер Линд, «очень молодая чайка», — «сильный, ловкий и подвижный», Мартин Уильям — «незаметный» и «маленький», Кэрк Мейнгард — с поломанным крылом, а Чарльз-Роланд — «удивленный, счастливый и полный решимости завтра подняться еще выше». Эти образы очень мало индивидуализированы, что, впрочем, вполне соответствует выбранному автором жанру притчи.

Интересная деталь: чайки обретают имя и фамилию, только когда становятся изгнанниками, когда Стая прогоняет их. Почему? Не потому ли, что они обретают в этот момент свою индивидуальность и бессмертную душу?

В этом произведении практически нет пейзажа. Особой «красивостью» отличается разве что первая фраза: «Настало Утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря». В дальнейшем же яркие эпитеты и метафоры встречаются в повести достаточно редко.

Как в любой притче, в повести Ричарда Баха много глаголов, причастий, деепричастий и мало прилагательных — это рассказ о действии, а не о лицах и обстановке: «И вот они уже снова поднялись в воздух, тренировка возобновилась. Сделать бочку вдвоем трудно, потому что в перевернутом положении Джонатану приходилось, летя вверх лапами, соображать, как выгнуть крылья, чтобы выполнить оставшуюся часть оборота, сохраняя безупречную согласованность движений со своим учителем».

Трехчастная композиция произведения отражает три ступени духовного самосовершенствования Джонатана Ливингстона:

I часть — постижение истины, идеи свободы;

II часть — достижение совершенства;

III часть — стремление поделиться знанием высшей истины с учениками, чтобы они тоже воплотили собой идею Великой Чайки, всеобъемлющую идею свободы.

В то же время четко просматривается треугольник Земля — небеса — земля, причем «небеса — это не место и не время. Это достижение совершенства».

Этот треугольник — одна из граней магического кристалла познания высших истин, символ всеведения.

Так всем строем своего художественного произведения Ричард Бах подводит читателя к главной мысли: «Жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае», «смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим».

Десятки критиков в разных странах пытались, каждый по-своему, объяснить неслыханный читательский успех этой небольшой повести. Одни теории сменялись другими, а «Чайку» читали и продолжают читать до сих пор. И, наверное, еще долго будут читать, быть может, просто потому, что идея высокого назначения человека, заложенная в этой романтической повести о птице, не может не найти отклика в сердцах людей, пробуждая Джонатана-Чайку, «который живет в каждом из нас».