Четыре стихотворения. Булата Окуджавы о войне

Перед нами четыре стихотворения замечательного поэта Булата Окуджавы. Выбранные произвольно из его стихотворений, посвященных войне, они позволяют приблизиться к пониманию образа лирического героя, поразмышлять над развитием военной темы в стихах Окуджавы.

Проводы у военкомата

Вот оркестр духовой. Звук медовый. И пронзителен он так, что — ах…

Вот и я, молодой и бедовый, с черным чубчиком, с болью в глазах.

Машут ручки нелепо и споро, крики скорбные тянутся вслед, и безумцем из черного хора нарисован грядущий сюжет.

Жизнь музыRкой бравурной объята — все о том, что судьба пополам, и о том, что не будет возврата ни к любви и ни к прочим делам.

Раскаляются медные трубы — превращаются в пламя и дым. И в улыбке растянуты губы, чтоб запомнился я молодым.

Первое четверостишие напоминает кадры из старой фотохроники, запечатлевшей проводы у военкомата. Звучит духовой оркестр. Так вслед за названием «Проводы у военкомата» усиливается тема прощания, разлуки. Когда-то духовой оркестр играл на вокзалах перед отходом поезда и в парках по вечерам и выходным, оставляя томительное чувство, заставлявшее волноваться сердце.

И еще духовой оркестр звучал на похоронах.

Что он играет? Возможно, «Прощание славянки»? Можно предложить ученикам послушать эту мелодию. «Звук медовый». Как вы понимаете это сочетание?

Густой, низкий, тягучий, медленный и в то же время связанный с золотым, медовым цветом медных труб. Перед нами, словно неожиданно выхваченный камерой, появляется герой стихотворения: «Вот и я…» Возникает ощущение, что герой, постаревший, после окончания войны сидит вместе с нами, читателями, смотрит старую пленку и видит себя самого — «молодого и бедового, с черным чубчиком, с болью в глазах». Почему боль в глазах?

Героя об этом не спросишь, задумаемся сами. Это боль расставания, разлуки, боль потери, страх оттого, что эта разлука может быть навсегда, страх смерти, боль оттого, что нужно улыбаться, «растягивать губы в улыбке», чтобы поддержать провожающих, запомниться молодым .

«Машут ручки нелепо и споро» — о ком это? О тех, кто машет руками, прощаясь, или снова о лирическом герое, уходящем в строю? Ускоренные, смешные движения, похожие на детскую игру или детский рисунок.

Что-то игрушечное, ненастоящее — на войну отправляется оловянный солдатик. Но вслед ему Тянутся скорбные крики, действие замедляется, тянется, возникает ощущение трагедии, возникает «безумец из черного хора», голос рока, предсказывающий трагический грядущий сюжет.

Строка «жизнь музыRкой бравурной объята» вызывает в памяти строку из пушкинского романа: «Звучит музыRка полковая»; именно «музыRка», как называли игру полкового оркестра, передает ощущение безвозвратного перелома в жизни. По ту сторону остаются мирное время, любовь, к которым не будет возврата. Пополам, как нечто хрупкое, переламывается судьба.

Впереди у героя испытания, которые ему предстоит преодолеть, подобно сказочному герою. Так раскаляющиеся медные трубы «превращаются в пламя и дым», ему суждено пройти «сквозь огонь и медные трубы». Вернется ли он? Последние строки не дают надежды: даже если герой вернется, он вернется уже другим человеком.

И только в памяти провожавших его или на старой фотографии он останется молодым… Так возникает тема памяти, важная и для понимания остальных стихотворений Окуджавы.

Я ухожу от пули, делаю отчаянный рывок. Я снова живой на выжженном теле Крыма. И вырастают вместо крыльев тревог за моей человечьей спиной надежды крылья. Васильками над бруствером, уцелевшими от огня, склонившимися над выжившим отделеньем, жизнь моя довоенная разглядывает меня с удивленьем. До первой пули я хвастал: чего не могу посметь?

До первой пули врал я напропалую. Но свистнула первая пуля, кого-то накрыла смерть, а я приготовился пулю встретить вторую. Ребята, когда нас выплеснет из окопа четкий приказ, не растопчите этих цветов в наступленье: пусть синими их глазами глядит и глядит на нас идущее за нами поколенье.

Во втором стихотворении мы видим лирического героя в краткую минуту передышки во время боя.

В чем композиционное сходство этих стихотворений? В них есть некоторая точка перелома, они делятся пополам. В первом перелом означается бравурной музыкой, во втором — первой пулей.

Строки о первой пуле приходятся на самую середину стихотворения. И еще одна граница, разделяющая прошлое и будущее, — окоп, над бруствером которого склонились уцелевшие васильки. Склонились, словно сопереживая солдатам в окопе. Уточняется образ «молодого и бедового» героя из предыдущего стихотворения: «До первой пули я хвастал: чего не могу посметь? // До первой пули я врал напропалую». Рельефнее, ярче возникает перед нами облик юного, необстрелянного солдата.

Но теперь он иной: отчаянным рывком уходит от смерти, «свистнула первая пуля, кого-то накрыла смерть, // а я приготовился пулю встретить вторую». Что значит быть готовым встретить пулю? Быть готовым к смерти?

Победить страх? Что значит «И вырастают вместо крыльев тревог // за моей человечьей спиной надежды крылья»? Наверное, крылья тревоги спасают, уносят от беды, а крылья надежды означают полет, свободу, надежду на жизнь.

Заметили ли вы, что единственным цветным пятном на «выжженном теле Крыма» стали васильки, глядящие синими глазами на выжившее отделенье ? Васильки — это довоенная мирная жизнь, наполненная красками, и одновременно идущее за готовящимся к атаке отделением новое поколение. В этих синих цветах, уцелевших под огнем, сошлись прошлое и надежда на будущее, где не будет войны.

Именно их защищает герой от войны, от чужих и своих солдат, обращаясь к однополчанам: «Ребята, когда нас выплеснет // из окопа четкий приказ, // не растопчите этих цветов в наступленье». Солдаты подобны воде или лаве, способной выплеснуться, подчиняясь чьей-то воле, несвободны сами по себе. Ими управляет война, но они стремятся защитить жизнь — маленькие синие цветы и грядущее поколение.

Черный «мессер»

Вот уже который месяц и уже который год прилетает черный «мессер» — спать спокойно не дает.

Он в окно мое влетает, он по комнате кружит, он как старый шмель рыдает, мухой пойманной жужжит.

Грустный летчик как курортник… Его темные очки прикрывают, как намордник, его томные зрачки.

Каждый вечер, каждый вечер у меня штурвал в руке, я лечу ему навстречу в довоенном «ястребке».

Каждый вечер в лунном свете торжествует мощь моя: я, наверное, бессмертен — он сдается, а не я.

Он пробоинами мечен, он сгорает, подожжен, но приходит новый вечер, и опять кружится он.

И опять я вылетаю, побеждаю, и опять вылетаю, побеждаю… Сколько ж можно побеждать?

Задумаемся, о каких событиях идет речь в стихотворении «Черный «мессер»»? Очевидно, это воспоминания о событиях прошедшей войны, снова и снова возвращающиеся к воевавшему герою. Война окончилась, но она не отпускает героя. Ощущение повторяющегося сна, кошмара, передают сочетания слов «который месяц, который год, каждый вечер, каждый вечер». Ощущение страшного, мучительного сна, повторяющегося из вечера в вечер, подтверждают глаголы несовершенного вида: «прилетает», «спать спокойно не дает», «вылетает», «кружит», «вылетаю», «побеждаю».

Глаголов совершенного вида в тексте стихотворения нет вообще. Глаголы несовершенного вида используются как при описании действий героя, так и при описании действий его противника. Черный «мессер» кружит, не может улететь, он также не свободен, война владеет и им, он ощущает близость собственной смерти, безысходность боя: «как Старый шмель Рыдает, мухой Пойманной жужжит», но не может избежать его.

Не кажется ли вам странным в применении к вражескому летчику определение «грустный», сравнение с курортником, «томные зрачки»? Скрытой угрозой, указанием на опасность ощущается только черный цвет самолета да темные очки летчика, напоминающие намордник, надетый на хищного зверя.

Четвертое и пятое четверостишия посвящены описанию сражения и победе лирического героя. Победа, как и бой, повторяется, наш герой-летчик остается в живых. Строки «Каждый вечер в лунном свете // торжествует мощь моя: // я, наверное, бессмертен — // он сдается, а не я» представляют собой сочетание официальной формулы из военной газеты и размышления героя. Оставаясь в живых, он сам не верит в это, зная, что поверженный противник вернется следующим вечером.

Но есть ли на самом деле победитель в этом бою? Не случайно стихотворение завершается вопросом: «Сколько ж можно побеждать?» Здесь один победитель — война, снова и снова заставляющая биться насмерть бывших солдат, царящая в их снах, изматывающая и повторяющаяся.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал. А может, это школьник меня нарисовал: я ручками размахиваю, я ножками сучу, и уцелеть рассчитываю, и победить хочу.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал. А может, просто вечером в кино я побывал? И не хватал оружия, чужую жизнь круша, и руки мои чистые, и праведна душа.

Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою. А может быть, подстреленный, давно живу в раю, и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам… А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

Последнее из выбранных нами стихотворений также написано от первого лица. Это размышление, монолог лирического героя, обращенный к тому, кого он называет братом. Кто это: старый однополчанин или читатель-потомок? Прошли годы, что-то забылось, уже самому солдату не верится в то, что он был на войне.

Каждое из трех четверостиший начинается одинаково: «Ах, что-то мне не верится, что я…» Затем в ключевую, сильную позицию ставится глагол. Выпишем их и задумаемся над возникшей цепочкой. «Воевал — убивал — пал в бою». Это очень короткое, но потрясающе емкое описание войны, судьбы человека на войне: воевал, убивал врагов, убит сам. Война — это смерть, солдат убивает других и умирает сам, независимо от того, вернулся ли он.

Даже если он вернулся, это уже другой человек, тот, довоенный, погиб, «давно живет в раю», «а эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам». Здесь по-новому переосмысляется известная мысль: «Жизнь есть сон». Настоящее, живущее в памяти героя, хотя он не хочет в это верить, — война.

Отсылает к первому стихотворению, «Проводы у военкомата», и попытка увидеть войну как рисунок ребенка, нестрашный, игрушечный, ненастоящий . А может быть, война — это только старое кино? Но вечернее кино не оставляет неизгладимого чувства вины в том, что «крушил чужую жизнь», был орудием войны. Не верится не в то, что воевал, а в то, что «руки чистые и праведна душа».

Итак, война закончилась, но именно в это не верится читателю — война продолжается в памяти ее участников, не отпуская их, не давая вернуться назад или жить новой жизнью.

В заключение в сильном классе можно предложить для самостоятельной творческой работы еще одно стихотворение Окуджавы:

От войны войны не ищут. У войны слепой расчет: там чужие пули рыщут, там родная кровь течет.

Пулька в золотой сорочке со свинцовым животом… Нет на свете злей примочки, да кого спросить о том?

Всем даруется победа, не взаправду — так в душе. Каждый смотрит на соседа, а соседа нет уже.

Нас ведь создал Бог для счастья каждого в своем краю. Отчего ж глухие страсти злобно сводят нас в бою?

Вот и прерван век недолгий, и летят со всех сторон письма, словно треуголки Бонапартовских времен.