Д. Хармс на уроках литературы (конспект для сочинения)

Думал ли, знал ли Даниил Хармс, писавший, творивший, разыгрывавший из себя нечто, эпатировавший публику в 20-30-е гг. нашего столетия, что к нему придет такое вселенское признание, когда книги его будут издаваться не только большими тиражами, но и множеством издательств одновременно? Книжные полки магазинов рубежа веков пестрят однотомниками, двухтомниками, трехтомниками в разных обложках. Мне не раз приходилось слышать и видеть, как публика (разновозрастная, но более — молодежь), интеллигентного вида, образованная, спрашивает Хармса, интересуется Хармсом. О нем пишут, его ставят и у нас, и на Западе. Первая увесистая монография о Хармсе написана швейцарским филологом Жаном-Филиппом Жаккаром, друзьям и родственникам которого казалось, «что Россия произвела на свет только одного писателя — Хармса».

Пришло время говорить о Хармсе. В поэзии обэриутов, современников Октябрьской революции, это эпохальное для России событие показывалось как цирковое представление, с фейерверками, прожекторами, криками зверей и жертв (вспомним прочитанную сказку Ю. Олеши «Три толстяка», где также найдем все атрибуты того времени).

Произведения, которые создавали в первые годы революции молодые поэты, были очень разные. С. Есенин воспел «коммуной вздыбленную Русь», А. Блок увидел во главе отряда солдат революции Христа в венчике из роз. С точки зрения обэриутов, революционная Россия нуждалась в новом описании, и задача поэта, по их мнению, — обнаружить новые связи между предметами и понятиями. Это шло от ощущения бессвязности мира. Трагическая разорванность, конфликтность составляли, пожалуй, главный интерес поэтов. Разум не принимал происходящего. «?я смотрел, ища мир, но не находил, а потом и смотреть стало некуда», — писал Даниил Хармс. Декларация обэриутов предлагала посмотреть «на предмет голыми глазами… очищать его от мусора истлевших культур».

Единственная, по мнению обэриутов, логика — «остранение». Стилистические приемы, изобретенные ими, позволяли не только оторваться от действительности, но и выразить свое негативное отношение к новому строю. В их произведениях язык господствует над повествованием. Только за это можно объявить обэриутов блестящими экспериментаторами в поэзии.

Первым это осознал С. Маршак, Сам большой выдумщик, он сумел понять, что поэтическое творчество, рожденное из «зауми и сдвига», может отвечать прихотливым детским потребностям, связанным с игрой. По мнению другого детского классика — К. Чуковского, в этих стихах есть отказ от навязывания норм, что помогает ребенку учиться понимать окружающий его мир, так как, играя с понятием, он невольно усваивает его. «Нелепица усиливает в ребенке ощущение реальности», — писал К. Чуковский.

Затем приступаем к работе с поэтическими текстами Д. Хармса: стихотворением «Иван Иванович Самовар» (1928).

Иван Иванович Самовар
Был пузатый самовар,
Трехведерный самовар.

Это стихотворение — царство повторов, которые подчиняют себе все остальное.

Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар.
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар.
Наклоняли, самовар,
Будто шкап, шкап, шкап,
Но оттуда выходило
Только кап, кап, кап.

Даже мораль, звучащая в последнем четверостишии, освобождается от воспитательного значения и сводится лишь к тем «кап, кап, кап», которые выпускает Иван Иванович. Мне нравится история об Иване Топорышкине, потому что они любят веселую путаницу. В стихотворении происходит сдвиг от обыденности, ребенку предоставляется возможность взглянуть на привычное как на диковинное. Обэриуты дают возможность видеть в литературе не только сюжет, но и литературные приемы.

Хорошо знавшая Хармса художница Алиса Порет вспоминала: «Хармс сам очень любил рисовать, но мне свои рисунки никогда не показывал, а также все, что он писал для взрослых».

Слушая рассказ Д. Хармса «Загадочный случай», можно воссоздать портрет Карла Ивановича Шустерлинга. Описанный Хармсом акробатический переворот портрета с ног на голову превратил симпатичного приятеля поэта в «страшного, бородатого старика в дурацкой шапочке».

Можно вспомнить и о другом писателе, который с помощью неожиданных образов и летящих рисунков наполнял удивительный мир детства верой в доброту, любовью ко всему живому, — Антуане де Сент-Экзюпери. Шляпа в «Маленьком принце», превращающаяся в слона, проглоченного удавом, ничуть не хуже перевернутого Карла Ивановича Шустерлинга. Рисунки-загадки, рисунки — превращения как нельзя кстати для этих непоседливых выдумщиков — детей, постигающих красоту и бесконечность окружающего мира через метафоры, так близкие их необычному, «невзрослому» мышлению.

Огромный интерес вызывают письма Евгения Шварца. Ирония, шутка в полной мере присутствуют и в его посланиях, ибо это убеждение обэриутов, что «без легкости и веселости мир окончательно непонятен». Некоторые письма Шварца написаны стихами, одно из них пишет Е. Шварц из Сухуми в 1939 г.:

Дорогой Боря — мы живем у самого моря.
Дорогая Рая — у моря нет ни конца, ни края.
Дорогой Дима — не верь тому, что наше море нелюдимо, —
Оно ровное, как стекло, и купаться в нем очень тепло

Творчество обэриутов (к которым был близок и Е. Шварц) — это «обыкновенное чудо» русской литературы первой половины XX в., с его художественными поисками, экспериментам, безусловно, обогатило разнообразную палитру литературных направлений того времени. Словесная эквилибристика, взорванная фейерверками традиционность, выдержав испытание временем, сама стала традицией, сама стала классикой.