Достоверность военной прозы Бондарева

С высоким сознанием своего долга и ответственности перед павшими и живыми вступали в литературу недавние фронтовики — Ю. Бондарев, В. Быков, Г. Бакланов, В. Богомолов, А. Адамович, Е. Носов, К. Воробьев, А. Ананьев, В. Субботин, В. Астафьев, И. Стаднюк. Их произведения, отмеченные печатью собственного причастия к пережитому, исключительной подлинностью жизненного опыта, ставили в центр сюжетного развития личность, поражавшую точностью индивидуальной характеристики и одновременно как бы вобравшую в себя наиболее значительные черты переживаемого времени.

Человек, занимая центральное положение в их книгах, представлял собою и неповторимую, бесконечно ценную индивидуальность, и общественную силу, убежденно творящую свое исторически правое дело. Способность точно определить и художественно реализовать подобную задачу, пожалуй, более всего обнаруживала то новое, что так поразило в бондаревских повестях «Батальоны просят огня» и «Последние залпы», в книгах писателей его поколения. Фабульно ограниченные одной, к тому же не главной, военной операцией, на весьма коротком отрезке безграничного фронта (в «Батальонах» — форсирование Днепра силами двух батальонов, в «Последних залпах» — бой батареи капитана Новикова с немецкими танками в предгорьях Карпат), эти повести обладали емким эпическим содержанием, ибо открывали смысл и цену победы, одержанной народом, великую простоту его исторического подвига. В этих книгах, как и в позднее написанных произведениях Бондарева, мы видели не портреты, пусть даже очень верно списанные с натуры, очень похожие, а как бы живых людей, которые не затеряются в неисчислимой солдатской массе, которых нельзя не запомнить, не полюбить.

Не похожие друг на друга, они обладали и несомненной общностью, делающей их — таких разных — представителями своего народа, поколения, эпохи. Их разнонаправленные интересы и заботы, вносящие особый акцент в характеристику каждого, в моменты трагической кульминации обретали единство направления и целей, то единство, которое Лев Толстой по аналогии с законами физики назвал «скрытой теплотой патриотизма». Русского патриотизма, одухотворяющего и осмысливающего подвиг, делающего их самих не «отцами» и «дедами» новых поколений, а современниками и единомышленниками, возросшими на той почве, какая питает всех нас и сегодня.

«Во время войны,- говорит Василь Быков,- как никогда ни до, ни после нее, обнаружилась важность нравственности, незыблемость основных моральных критериев. Не нужно много говорить о том, какую роль играли героизм и патриотизм. Но разве только они определяли социальную значимость личности, поставленной нередко в обстоятельства выбора между жизнью и смертью? Как известно, это очень нелегкий выбор, в нем раскрывается вся социально-психологическая и нравственно-этическая сущность личности».

Так, с огромной силой и полнотой, возможно, неожиданной для самих персонажей, раскрывалась истинная суть коллизии Иверзева и Ермакова. Каждый, заглянув в лицо смерти, продолжал оставаться человеком и командиром особого типа, сохранял свою индивидуальность. Но менялась соотнесенность их друг с другом, а следовательно, и с главным гуманным замыслом повести…

Конфликт, казалось бы локализованный на чисто поенном материале, на деле оказывался конфликтом нравственно-психологическим. Оба они, и капитан, и полковник, выходят из пережитого потрясения, обретя новую глубину характера, новую меру воинского и человеческого знания. Борис оказывался способным осо-знать трагическую диалектику военной стратегии, при-водящей в движение огромные массы людей, подчиненной решению глобальных задач. Иверзев, поняв, «как по» происходит на самом деле, а не на штабной карте дивизии, впервые по-настоящему приобщался к великому воинскому братству. Приобщался с сознанием своей вины, только теперь ощутив себя «ветвью» живого общего древа.

Вспомним: первое и единственное желание Ермакова, вырвавшегося из окружения,- желание умереть. Он не хочет жить, не радуется своему спасению потому, что все остальные погибли, он не вывел их из огненного кольца. Он завидует Бульбанюку, у которого не было другого выхода, как пустить себе пулю в лоб. Раненый и захваченный в плен Сергей Овчинников, сознавая, что через час или два его уже не будет, «с чувством черной тоски, изжигающей до слез», думает о том, «что его убьют не так, как убивают других на войне», что «его судьба по какому-то закону внезапно отделилась от тысячи других судеб, оставшихся там, за дымами».

Не только жить, но и умереть вместе со своими, быть убитым «так, как убивают на войне» — вот мысль, пронзающая душу Бориса Ермакова и Сергея Овчинникова. Коллизия трагическая, характерная для Русского военного человека, сформированного новой общественной средой, идеалами общности, когда судьба «других», общая судьба, становится главной заботой отдельного человека. В этом чувстве взаимной связанности и ответственности за жизнь других полнее всего сказывается сила идеи гуманизма, открывается важный общий смысл изображаемого. Проблемы гуманности при этом ставятся и решаются как проблемы активного действия в защиту человека и человечности, как решительное сопротивление антигуманизму. Так еще раз, с новой стороны, открывается социалистическое содержание поемной прозы.