Драматизм нравственных исканий героев произведений Бондарева

Генерал, возглавивший гвардейскую армию, выдержавшую нечеловеческой силы удар танковой громады Манштейна, входит в роман как вполне реальная, остро-индивидуализированная, ни с кого не списанная личность и как своего рода художественное обобщение, как тип, вобравший в себя мужество и силу народа, дающие ему право распоряжаться человеческой жизнью во имя высоких и общих интересов Отечественной войны.

По видимости ситуация и поступки Дроздовского и Бессонова могут показаться в чем-то сходными: и тот, и другой, выполняя задачу, проявляют непреклонность, граничащую с жестокостью. Но это только видимость. По сути же поведение Дроздовского во всем противоположно бессоновскому и представляет собою акт бессмысленной жестокости. Бессонов находит себя в единении с другими — с теми, кто в силу его положения был бесконечно удален от командарма и по его приказу бился до последнего во имя общей цели. Дроздов-ский переживает трагедию отчуждения от тех, с кем так близко свела его жизнь, не только с подчиненными, но и с товарищами.

И оба, без сомнения, постигнут ту истину, которую Толстой определил словами: «жизнь — тем более жизнь, чем теснее ее связь с жизнью других, с общей жизнью».

Подобно Бессонову, но по иным мотивам-эгоистическим и тщеславным,- Дроздовский устанавливает дистанцию, отделяющую его от товарищей по батарее. Свой командирский долг он превратил в догму, в абстрактное понятие, лишенное самого важного — гуманистического смысла. И это обернется против него самого: Дроздовский надломится под тяжестью своей отчужденности от людей, неразделимости своего одиночества. Единственный человек, любивший Дроздовского,- Зоя — останется, даже мертвая, не с ним, а с Кузнецовым, с тремя другими артиллеристами, похоронившими ее в своей траншее.

Действия Бессонова объективно и исторически оправданы поставленной целью: ломая фашистскую военную машину и неся при этом огромные людские потери, наша армия совершала подвиг во имя человечества, которому грозил гибелью германский фашизм. Победа досталась дорогой ценой, но жертвы были ие напрасны. Это понимал Бессонов.

Ну, а гибель только одного человека, будь то Овчинников, Сергуненков или Меженин,- что определяет ее правомерность и неправомерность? Безграничны ли, в самом деле, права командира? Всегда ли цель оправдывает жертвы и каждая ли цель? Да и вообще уместен ли подобный критерий?

Эти вопросы вопросов задаст Юрий Бондарев своим героям, читателям и, думается, самому себе. Ответить на них совсем не просто. Да и возможен ли простой ответ? Бондарев, во всяком случае, уклоняется от категорических и окончательных решений, предоставляя нам самим разбираться в логике и обоснованности поведения персонажей, в законности и справедливости их поступков.

Он же остается в тени. Его личное отношение и чувство проникает ткань художественного повествования, вносит в него особые интонации и настроение. Об этом уже шел разговор. Но писатель ни на минуту не дает нам почувствовать своего указующего перста, не навязывает никаких назиданий.

И вот что важно: вопросы в первую очередь возникают у героев и читателей, а не формулируются автором. Чем вдумчивее и внимательнее читатель, тем более он проникается аналитическим пафосом книг Бондарева, тем больше встает перед ним этих самых вопросов, заданных не риторически, а заключенных в непосредственно изображаемых событиях и переживаниях.