Дуэль Печорина с Грушницким

Центром романа Лермонтова «Герой нашего времени» является повесть «Княжна Мери». Эта повесть захватывает самый большой временной отрезок жизни Печорина. Дуэль помогает читателю лучше понять главного героя. Изначально в романе существует противопоставление Грушницкого и Печорина. В первом отображен тип романтика, ставшего таковым по велению моды, а не души.

Это тот вид романтизма, который нравится «романтическим провинциалкам до безумия», который только «драпируется» в «необыкновенные» чувства. Грушницкий, по сути, не живет, а только играет в жизнь. Весь его образ характеризуется неестественностью и напускными чувствами.

Его попытка прикрыть внутреннюю пустоту полностью проваливается в сцене дуэли. Для Печорина дуэль имеет важнейшее значение. Он готов сделать свой выбор между жизнью и смертью. Размышления главного героя в ночь перед поединком это доказывает: «И, может быть, завтра я умру!…» Печорин делает свой нравственный выбор. Он готов умереть.

Именно поэтому он изменяет правила дуэли, делая их более категоричными. Герой предлагает выбрать место для поединка на площадке на вершине горы, чтобы в случае даже легкого ранения исход был смертелен: «Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги…» Главный герой предлагает Грушницкому своеобразную игру, ставкой в которой должна стать жизнь. Юнкер сам спровоцировал подобное поведение Печорина, во-первых, своей подлостью, а, во-вторых, своей необдуманной бравадой и вызовом. Грушницкий ненавидел Печорина, потому, наверное, что чувствовал в нем «силу необъятную».

Он понимал, что как противник непременно будет в проигрыше. Юнкер предлагает Печорину такие правила, по которым сам играть не в состоянии. Именно поэтому в сцене дуэли он ведет себя так трусливо. Ему не хватает душевных сил ни для того, чтобы признаться в собственной клевете, ни для того, чтобы достойно доиграть роль, которую он выбрал. «Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту. «Не могу», — сказал он глухим голосом. «Трус!» — отвечал капитан». Обвинять Печорина в убийстве было бы неверно.

Он с самого начала был готов на примирение. Он постоянно оставляет Грушницкому лазейку, в которую тот мог бы ускользнуть. Но в своем глупом чванстве юнкер не способен понять простых вещей, увидеть и оценить благородство Печорина. Он не понимает, что спектакль, разыгранный им, зашел слишком далеко и пора остановиться. «Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки». Сцену дуэли композиционно можно разделить на две части: ночь перед дуэлью и сама дуэль.

Вторая часть представляет собой не синхронные дневниковые записи героя, а воспоминания об эпизоде, который Печорин пишет в крепости Максим Максимыча. Показателен тот факт, что даже спустя время герой не винит себя в совершенном поступке. Думается, что это происходит оттого, что Печорин, в отличие от Грушницкого, от начала и до конца отдавал отчет в своих действиях.

Печорин подготавливал себя к смерти. На это указывает и его иронический тон в разговорах с Вернером: «Отчего вы так печальны, доктор? …Разве вы сто раз не провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что у меня желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной, — и тогда ваше любопытство возбудится до высшей степени; вы можете над мною сделать теперь несколько важных физиологических наблюдений…Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?» Все описание Печориным природы, такое лиричное и трогательное, также напоминает прощание с этим миром, попытку в последний раз захватить взглядом всю красоту и запомнить ее: «Я не помню утра более глубокого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление.

Я помню — в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! Как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль!» Трактовка образа Печорина не может быть однозначной.

Сам автор не оставляет нам полноценного ответа на то, каким образом следует оценивать этот персонаж. Гениальность романа Лермонтова и состоит в том, что любой человек может найти в нем то, что трогает его. Парадоксальность и двойственность образа главного героя делает его чрезвычайно реалистичным. Сцена дуэли, с одной стороны, помогает нам понять главного героя.

Лермонтов широко использует для этого внутренние монологи. С другой стороны, этот эпизод еще больше запутывает читателя, не позволяет вынести категорического суждения в отношении героя. Вправе ли мы судить человека, признающегося нам: «…я чувствую в душе моей силы необъятные…я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений…» А еще раньше: «Я давно уж живу не сердцем, а головою.

Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его». Урок, который преподнес нам Лермонтов, создав образ Печорина, заключается в том, чтобы каждый человек нашел в себе силы заглянуть в свою душу и вглядеться, нет ли в ней печоринских черт.