Эрнст Теодор Амадей Гофман: гениальный и разносторонний художник

Когда Гофман (1776-1822), гениальный и разносторонний художник, вступил в литературу, время бурных военных и политических потрясений было уже на исходе. До падения наполеоновской армии, подчинившей своей власти чуть не всю Европу, оставалось всего несколько лет. В 1815 г. собрался Венский конгресс, чтобы ликвидировать последствия Французской революции и наполеоновских войн, что, разумеется, удалось лишь отчасти, но на какое-то время в Европе подняла голову феодальная реакция. Для Германии наступили будни медленного буржуазного развития, с трудом пробивавшегося сквозь феодальные препоны.

В пору наполеоновской оккупации в германских государствах были введены некоторые реформы, способствовавшие буржуазному развитию, но весьма умеренные. Германия пошла по так называемому прусскому пути, при котором феодализм не был ликвидирован сразу, а медленно приспосабливался к буржуазным отношениям,, долго сохранявшим полуфеодальные черты. В то время как во Франции, Нидерландах, Англии буржуазия уже стала господствующим классом, в Германии все еще заправляло дворянство. Другие страны давно уже сделались централизованными национальными государствами, Германия же оставалась политически раздробленной — правда, не на 360, как в ‘XVIII в., а на 36 карликовых государств. Прогрессивность буржуазного общества сравнительно с феодальным в Германий было поэтому трудно увидеть, но его порочные черты — бездуховность, мещанство, торгашество — уже проступили достаточно наглядно.

Эта-то тусклая, убогая действительность окружала великого художника-романтика. Гофман был и живописцем, и композитором. Он создал ряд музыкальных произведений, среди них оперу «Ундина» по мотивам повести своего друга, писателя Фуке (на русском языке «Ундина» существует в непревзойденном переводе В. А. Жуковского). Он рисовал острые карикатуры, писал декорации к спектаклям. Но мировую славу создали ему его литературные произведения — сказки, новеллы, повести, романы.

Никто из немецких романтиков не вызывал к себе такого живого интереса за пределами Германии, особенно в России, как Гофман. Высоко был оценен Гофман Белинским и Герценом, им живо интересовались Гоголь и Достоевский. Луначарскому чтение Гофмана давало, по его признанию, «истинное и глубокое наслаждение». Сказка Гофмана «Щелкунчик» вдохновила Чайковского на создание чудесного балета.

Разные виды искусства у Гофмана не спорят друг с другом — напротив, Гофман блистательно развивал синтез искусств. Никто до него не умел так впечатляюще передавать словами звучание мелодии, игру очертаний и красок предмета. Никто так полно не использовал в литературе специфические зрелищно-постановочные возможности театра, дающие о себе знать в( ярком фейерверке чудес, обилии масок, карнавальном хаосе многих произведений Гофмана.

Писатель жил в постоянной нужде. Зарабатывать свой хлеб ему приходилось порой капельмейстерской (дирижерской), но чаще чиновничьей (юридической) службой и частными уроками музыки. В поисках места он постоянно скитался по городам и городкам Германии и присоединенной к ней в то время Польши. Он родился в Кенигсберге, а жил и работал в Глогау, Позене, Плоцке, Варшаве, Гамбурге, Берлине, Дрездене, Лейпциге, Бамберге, Кетене. Разностороннее художественное творчество и чиновничья служба, глубоко чуждая его духовным стремлениям, — это противоречие сопровождало Гофмана всю жизнь.

От романтиков иенской школы Гофман унаследовал чувство контраста между искусством и действительностью и склонность к их противопоставлению. Но, будучи художником другого, позднего этапа романтизма, он осмыслял это противоречие более диалектично.

«Как высший судия, — заявил Гофман, — я поделил весь род человеческий на две неравные части. Одна состоит только из хороших людей, но плохих или вовсе не музыкантов, другая же — из истинных музыкантов».

Но это противопоставление у Гофмана не всегда так жестко, как у его старших современников, и, что еще важнее, не всегда необратимо. «Хорошие люди» живут, подчиняясь стандартам мещанского существования, у них нет никаких духовных стремлений, они вполне довольны собой. «Музыканты», или, как их еще называет писатель, «энтузиасты», — люди, чьи романтические мечтания устремлены к высотам духа, к гармонии и красоте, и они-то — подлинно живые. «Искусство, — пишет Гофман в «Крейслериане», — позволяет человеку почувствовать свое высшее назначение».

Сквозь все творчество Гофмана проходит антитеза «живое и мертвое», имеющая нравственно-философский и социальный смысл. Мертвое проступает в злой власти золота, в стандартизированное чувств и представлений, в тусклой бездуховности мещанского существования, в бюрократизации всего; живое — в любви, отзывчивости, творческой активности, в природе, в искусстве. Тема музыки и музыкантов постоянно занимала Гофмана. Его первые новеллы были посвящены музыке Глюка («Кавалер Глюк») и опере Моцарта «Дон Жуан» («Дон Жуан»). Любимый его образ, вобравший в себя автобиографические черты, — это образ композитора Иоганна Крейслера, героя «Крейслернаны», написанной в виде серии очерков, и романа «Житейские воззрения Кота Мурра».

Музыка у Гофмана — это не только тема, а еще и своеобразный вселенский фон, выражающий собой внутреннее единство человека, природы, мироздания. Он называет музыку «самым романтичным из всех искусств, так как она имеет своим предметом только бесконечное», «праязыком природы», благодаря которому «постигает человек песнь песней деревьев, цветов, животных, камней и вод». Музыка — это жизнь, движение, пиршество звуков, красок, эмоций.

Во всех произведениях Гофмана так или иначе присутствует музыка, если не исполняемая персонажами, то звучащая в шелесте листьев, журчании ручьев, щебетании птиц, пении девушек-змеек. Добрые волшебники и их добрые дела всегда окружены у Гофмана атмосферой музыки. Музыка — непримиримая антитеза ко всякой стандартизации, штампованности, обезличениости, бездуховности. Подобные противопоставления у Гофмана нередки. В его раннем творчестве музыка все же торжествует над миром мещанства, хотя мир этот силен и нелегко в таком окружении бедным притесняемым композиторам, которым вдобавок «приходится чеканить из своего вдохновения золото, чтобы дольше протянуть нить своего существования». В его последнем романе, «Житейские воззрения Кота Мурра», тема соотношения музыки и реальной действительности получает трагическую трактовку.

Другая линия творчества Гофмана — исследование реального мира, простой жизни обыкновенных людей. Они милы писателю, в ряде его новелл звучит элегическая грусть по уходящим в прошлое патриархальным нравам, когда простые люди прежде всего ценили умение делать простые и нужные вещи — бочарничать («Мастер Мартин-бочар»), столярничать («Мастер Иоганнес Вахт»), Но у обыкновенных людей не всегда достает сил сопротивляться давлению зла, извращающего добрую сущность их жизни.

Гофману была ненавистна уверенно утверждавшаяся в феодально-бюргерской Германии бюрократизация и стандартизация отношений, превращение нормальных людей в пустых и спесивых филистеров (обывателей, мещан), в бездуховных кукол, в бессловесных жертв или механически действующих палачей. Гофман необыкновенно остро чувствовал противоестественность этого процесса, и потому так част у него сатирический гротеск, в разных формах демонстрирующий эту противоестественность. Он «умел изображать действительность во всей ее истинности и казнить ядовитым сарказмом филистерство… своих соотечественников» (В. Г. Белинский). Недаром первую книгу своих новелл Гофман назвал «Фантазии в манере Калло» (Жак Калло — французский художник XVII в., создавший карикатурно-фантастические изображения людей и животных).