Эстетическая теория автора «Ругон-Маккаров»

Творчество Золя необычайно разнообразно по поднятым им темам и жанрам, в которых он работал. Но его мысль неизменно развивалась в одном направлении. Юный «гурон из Экса», наивный и пылкий выученик Мишле и автор «Четвероевангелия», проповедующий утопический социализм, связаны единой страстно гражданственной общественно-эстетической мыслью. Это придает особое величие облику Золя — непоколебимого демократа-гуманиста, носителя правды в искусстве. Тем более важно проследить все этапы его творческого развития. Наименее исследованным до сих пор остается ранний этап: Золя до «Ругон-Маккаров». Об этом существенном пробеле говорил Анри Миттеран на Коллоквиуме 1968 г.

Ранний период литературной деятельности Золя представляет значительный исследовательский интерес. К нему относятся первые опыты Золя-прозаика, искавшего жанр романа, соответствовавший новой после бальзаковской эпохе. Через романтическую «Исповедь Клода» и документально-приключенческий роман-фельетон «Марсельские тайны» Золя пришел в 1867-1868 гг. к «физиологическому», «научному» роману и уже в предисловии ко второму изданию «Терезы Ракен» сформулировал принципы натуралистической литературы. 60-е годы — период зарождения воинствующей эстетической теории. В творчестве молодого Золя можно обнаружить отдельные мотивы, образы, технические приемы, получившие затем у него дальнейшее развитие. Но главное в том, что мучительные, пылкие «годы ученья» снабдили Золя тем духовным зарядом действенного гуманизма, лирической страсти, обращенной к обществу, который превратил его во всемирно знаменитого писателя.

Первые пробы эстетического мышления Эмиля Золя — начало его «жизни в искусстве» — относятся к концу 50-х и началу 60-х годов прошлого века.

После двух неудачных попыток получить аттестат зрелости (1859) Золя — безработный бедняк — затерялся в недрах пышной, но внутренне подавленной столицы! Не имея друзей, совершенно изолированный от общественной среды, он вынужден был самостоятельно выбирать дорогу в жизни и свое отношение к действительности! Опорой ему служили любовь к литературе и мысли избранных авторов. Эстетические вкусы в значительной степени определялись морально-этическими исканиями юноши.

Прочитанные в нетопленной мансарде или чаще даже на раскладках букинистов, книги заполняли жизнь Золя. Из переписки видно, что он серьезно увлекался Мюссе, Мишле, Монтенем, интересовался романами Жорж Санд, отдавал должное Гюго и Ламартину, восхищался Шекспиром и Мольером, достаточно верно оценивал Гомера, Вергилия, Горация, Ювенала, Данте, Петрарку, Рабле, Корнеля, Вольтера и других. Меньше знаком Золя пока с современной литературой и хотя с интересом следит за ней, но еще далек от главной литературной магистрали своего времени и споров вокруг нее. Первыми «учителями жизни» и советчиками в вопросах искусства были для Золя поэт Мюссе и философ-историк Мишле.

Золя конца 60-х годов искал у писателя, привлекшего его своим оригинальным дарованием, смелой непосредственностью и своеобразным гуманизмом, моральный пример, в поэте хотел ощутить человека, в литературных героях найти образцы поведения и реальные черты живого существа. Свою тоску, чувство брошенности, бесперспективности Золя любил рядить в мюссеанские формулы. В его письмах настойчиво звучат знакомые по Мюссе («Ролла», «Чаша и уста» и т. д.) психологические штампы: непонятость, недоверие к людям, пренебрежение к «толпе», разочарование в любви и дружбе. «Человек один, да, он один на земле», «вокруг нас пустыня»,- лейтмотив многих писем 5. Жестокой вульгарности жизненных будней, порокам буржуазного политиканства, филистерства, продажности и карьеризма Золя противопоставлял одного из самых популярных героев Мюссе, как воплощение бескомпромиссности и гордого благородства.

Золя проник в литературу через ворота жизни. На пороге литературного «посвящения» он пытался сделать своим путеводителем не лишенную правды и человеческого тепла, но прежде всего вызывающе «независимую», «элитарную» поэзию Мюссе. В какой-то краткий преходящий момент он видит в прекрасном заслон от убогой жизненной прозы, ее «грязи и острых камней». Его лозунг на границе 50-60-х годов — «…вне поэзии нет спасения». Его литературная мораль — писать для самого себя, не думая о других, раз «мир устроен так плохо». А его собственные произведения той поры (поэтическая трилогия «Любовная комедия» — «Родольфо», «Паоло», «Эфирная»; новелла «Фея любви» и др.) наивно дублируют «мир шутливого романтизма».

Однако двадцатилетнему Золя слишком часто и слишком больно приходилось тогда «ушибаться о действительность», чтобы он мог обойти ее в мыслях об искусстве.

С 1860 — по февраль 1862 года тянется самый мрачный период юности Золя. Оставив ненавистную ему должность писца в канцелярии парижских доков, Эмиль остается без работы и без денег, существует на жалкие случайные заработки] Он поселяется отдельно от матери, не считая себя вправе проедать ее маленькую пенсию. Живет в убогих меблированных комнатах, среди студенческой голытьбы и женщин легкого поведения. Видит вокруг себя убожество, порок, полицейские облавы. Голодает, и нередко, заложив верхнюю одежду, неделями остается в постели, завернувшись в одеяло. Его голова по-прежнему полна пылко романтическими замыслами. Но письма к друзьям становятся взрослее и строже, наполняются горечью. Они явственно отражают историю «реалистического прогревания» Эмиля.