Эстетическое единство «Записок охотника» Тургенева

Эстетическое единство тургеневского цикла почувствовала даже царская цензура. Успех «Записок охотника» заставил ее обращать более пристальное внимание на публикацию очерковых сборников. По выходе в свет первого отдельного издания «Записок…» цензурный комитет объявил специальное предостережение цензорам: Так как статьи, которые первоначально не представляли ничего противного цензурным правилам, могут иногда получить, в соединении и сближении, направление предосудительное и непозволительное, то необходимо, чтобы цензура не иначе позволяла к печатанию подобные полные издания, как при новом рассмотрении их в целости».

Однако рассмотрение «Записок охотника» в их «целости» оказалось довольно трудной задачей не только для цензуры, но и для русской критики 1850-1900-х гг. Единство тургеневской книги она ощущала скорее интуитивно, чем сознательно, природа этого единства оказывалась, как правило вне ее внимания. » Записки охотника » — не подборка «пестрых» рассказов, механически собранных в книгу и внешне скрепленных общим заглавием, а органическое единство, внутри которого действуют особые закономерности, порожденные образным взаимодействием, взаимосвязью рассказов. Эта взаимосвязь создает поэтический контекст, бесконечно расширяющий в книге художественную емкость составляющих ее очерков.

Открытие советскими тургеневедами Н. Л. Бродским и М. К. Клеманом неизвестных авторских «Программ» «Записок охотника» фактически подтвердило композиционную продуманность книги. Ученые установили, что, готовя «Записки..» к отдельному изданию, Тургенев отказался и от хронологической последовательности в группировке рассказов., и от порядка их первоначальной публикации в журнале «Современник». Расположению рассказов в цикле автор придавал очень важное значение. Было испробовано, по крайней мере, около девяти вариантов их расстановки, прежде чем возник наиболее удачный, наиболее отвечающий его творческим замыслам.

Работы Н. Л. Бродского и М. К. Клемана открыли путь к новому, целостному изучению жанровой природы «Записок охотника», один из вариантов которого и предлагается читателю в этой книге.

«Писать можно, чувствуя себя отдельным, отчеканенным человеком, как Анатоль Франс пишет, а можно, как русские пишут, будто поднимают какой-то вопрос не для себя, а для обсуждения с другом».

Наши разъяснения сути тургеневского демократизма нередко ограничиваются цитированием этих слов. Но демократизм писателя проник в самые глубины его духовного существа, определил характерные качества его художественной восприимчивости. Альфонс Доде считал, что щедрое на звуки и краски тургеневское жизнеощущение было национальным даром русского художника, отличавшим его творческую индивидуальность от западных собратьев.

Доде обращал внимание на синкретизм чувственного восприятия мира Тургеневым-художником. «У большинства писателей,- говорил он,- есть только глаз, и он ограничивается тем, что живописует. Тургенев наделен и обонянием, и слухом. Двери между его чувствами открыты.

Он воспринимает деревенские запахи, глубину неба, журчание вод и без предвзятости сторонника того или иного литературного направления отдается многообразной музыке своих ощущений.

Но эта музыка доступна далеко не всем. Людям, оглушенным с детства ревом большого города, никогда не уловить ее, не услышать голосов, населяющих мнимую тишину леса, когда человек молчит, ничем не выдавая своего присутствия, и природа считает, что она наедине с собой…

Русские степи пробудили чувства и сердце Тургенева. Человек становится лучше, когда он внимает природе; тот, кто любит ее, не может быть безучастен к людям. Вот чем объясняется сострадательная доброта, сквозящая в книгах славянского романиста, доброта печальная, как мужицкая песня».