Фольклорная основа поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

Поэма «Кому на Руси жить хорошо» была задумана автором как эпохальное произведение, благодаря которому читатель смог бы познакомиться с обстановкой в послереформенной России, бытом и нравами различных слоев общества, подобно тому, как несколькими десятилетиями ранее другой русский писатель, Н. В. Гоголь, задумывал «Мертвые души». Однако Н. А. Некрасов так и не окончил свое произведение, и оно предстало перед читателем в виде отрывочных глав. Но даже незаконченная поэма дает довольно полную и объективную картину положения крестьян, того, чем они жили и во что верили после отмены крепостного права. Это было бы невозможно показать без использования фольклорного материала: старинных обычаев, суеверий, песен, пословиц, поговорок, прибауток, примет, обрядов и т. д. Вся поэма Некрасова создавалась на основе этого живого фольклорного материала.

Начиная читать поэму, мы сразу же вспоминаем такой знакомый нам с детства сказочный зачин: «в некотором царстве, в некотором государстве» или «жили-были». Автор, так же как и автор народных сказок, не дает нам точной информации о том, когда происходят события: В каком году — рассчитывай, В какой земле — угадывай… С первых же строк Некрасов употребляет устойчивые эпитеты, характерные для русских народных сказок: солнце красное, путь-дороженька, красна девица; зверей и птиц автор также наделяет свойствами и чертами сказочных зверей и птиц: заяц робкий, лисица хитрая, ворон — птица умная и т. п. И уж совсем сказочным атрибутом является скатерть-самобранка, подаренная мужикам говорящей пташкой-пеночкой. Часто в былинах и сказках используются повторяющиеся словосочетания, присказки, рефрены.

Есть такой рефрен и в поэме Некрасова: …Кому живется весело, Вольготно на Руси? Этот рефрен еще и еще раз подчеркивает главную тему всего произведения: поиски счастливого на Руси. Важной частью фольклорной основы поэмы «Кому на Руси жить хорошо» является упоминание суеверий, примет, забытых сейчас, но бережно собранных писателем и включенных в поэму. Например, несмотря на то что двадцатый век на носу, крестьяне по-прежнему сваливают то, что они заблудились, на лешего: Ну леший, шутку славную Над нами подшутил!

Никак ведь мы без малого Верст тридцать отошли!… Односельчане Матрены Тимофеевны причину неурожая видят в том, что она … Рубаху чистую Надела в рождество. Но и сама героиня верит в приметы и по одной из них «в рот яблока до Спаса не берет», чтобы не получилось так, что Бог в наказание не даст на том свете ее умершему младенцу Демушке яблочками поиграть.

Вообще вся глава «Крестьянка» написана на основе песен, многие из которых пленяют нас своей мелодичностью и душевностью: Хорошо, светло В мире божием! Хорошо, легко, Ясно на сердце. Мы идем, идем — Остановимся, На леса, луга Полюбуемся, Да послушаем, Как шумят-бегут Воды вешние, Как поет-звенит Жавороночек! Многие пословицы и загадки прекрасно гармонируют с основным сюжетом поэмы и вставляются в поэму почти без изменений: «хвали_ траву в стогу, а барина — в гробу», «летит — молчит, лежит — молчит, когда умрет, тогда ревет», «не лает, не кусается, а не пускает в дом», «рассыпался горох на семьдесят дорог» и т. д. Речь многих персонажей поэмы пестрит народной мудростью: она ярка, афористична; многие выражения напоминают пословицы. Например: «И рад бы в рай, да дверь-то где?» Способность «вставить слово меткое» в речь свидетельствует о творческой одаренности русского крестьянина.

Савелий Корчагин, Матрена Тимофеевна, Влас Ильич, семеро мужиков изображаются в эпопее не только как знатоки фольклора, но и как участники создания новых вариантов традиционных текстов. Наибольшей творческой одаренностью обладает Матрена Тимофеевна. Именно в главе о тяжелой доле крепостной крестьянки сконцентрирован огромный фольклорный материал. Исследователями установлено, что три четверти текста главы «До замужества», около половины главы «Песни» и более половины главы «Трудный год» имеют установленные фольклорные источники, а прототипом самой героини является известная в ту пору олонецкая вопленица Ирина Федосова.

Матрена Тимофеевна, подобно Ирине Федосовой, не только хранит в своей памяти фольклор, но и обновляет его. Песни, плачи, легенды, пословицы, поговорки введены в рассказ героини не ради орнаментального украшения. В них возникает образ «многострадальной матери всевыносящего русского племени».

Этот образ создан гением самого народа, он существует в фольклоре независимо от Матрены Тимофеевны, но в эпопее он показан через видение героини. Обобщенный фольклорный образ возникает рядом с индивидуальным образом «счастливицы». Эти два образа сливаются друг с другом, образуют художественное единство индивидуального и эпопейного. В главе «Пир на весь мир» Некрасов также показывает творческую активность русского народа.

В этой главе изображена последняя массовая сцена поэмы. Народ в этой сцене проявляет наибольшую активность — справляет поминки со Последышу. Духовная, творческая активность вахлаков находит свое выражение в отношении к фольклору, в обновлении известных фольклорных произведений, в создании новых. Вахлаки сообща поют народные песни: «Барщинную», «Голодную», слушают рассказ «Про холопа примерного — Якова верного», легенду «О двух великих грешниках», песню солдата Овсянникова. Фольклор здесь используется как выражение развивающегося народного самосознания.

И эта творческая активность, духовная мощь свидетельствуют о том, что «еще пределы русскому народу не поставлены». Итак, разнообразный фольклорный материал в поэме интересен не только как сюжетообразующий компонент, но и как выражение народной психологии, народного миропонимания. Вряд ли возможно представить это произведение отдельно от фольклорной основы, а если и возможно, то вряд ли это будет по-настоящему некрасовская поэма, которая, несмотря на свою отрывочность, производит впечатление произведения, созданного мастером не только русского литературного языка, но и разговорного, просторечного, народного слова. Поставив цель описать все слои общества России, Некрасов достиг ее лишь частично, но эта часть претендует на звание главной.

Николай Алексеевич сумел виртуозно описать быт и нравы основного класса Российской империи середины XIX века, использовав богатейший фольклорный материал.