Формирование пушкинского исторического мышления

Философия была призвана дать метод для решения важнейших вопросов действительности. В этих условиях само развитие исторических знаний тесно сплелось с философией. В первую очередь предстояло определить методологические принципы исторического исследования, выработать новое качество исторического мышления. Вот почему особую остроту и актуальность в русской общественной жизни этих лет приобретают вопросы философии истории; обнаруживается стремление приложить общие философские принципы к истории человечества, выяснить характер и смысл исторического процесса и места в нем человеческой личности, народа, государства. История в таком плане — это тоже «наука наук», как и сама философия, это «практическая проверка понятий о мире и человеке, анализ философского синтеза».

На страницах журналов, в публицистике этих лет появляется обильная литература, посвященная философско-историческим проблемам; повсеместно выдвигается требование философского подхода к истории. Вопросам философии истории посвящает свои «Философские письма» П. Я Чаадаев (он и называл их «Письмами о философии истории»). В статье «Философия истории» (из Кузена), опубликованный в «Московском телеграфе» (1827, ч.14) разграничивается история, освещающая отдельные события, этапы и эпохи человечества, и философия истории, призванная ответить на ее общие, философские вопросы. Само понятие философии истории оказалось при этом многозначным; в него вкладывалось различное содержание, различный смысл. Прежде всего речь шла о выработке наиболее общих, теоретических принципов понимания исторического процесса, о философских основах исторической науки. Старая рационалистическая философия истории, бравшая в качестве исходного пункта своих настроений идею отвлеченного, всегда себе равного «естественного человека», явно обнаружила свою несостоятельность.

Вместе с тем очень скоро становится очевидным, что в России 1850-х годов содержание философии истории необъятно расширяется, что она все больше выходит за свои непосредственные границы, преломляя важнейшие грани общественного сознания; она оказывалась на стыке философии, истории, морали, психологии, соприкасаясь со всеми этими сферами. В целом движение русской философской исторической мысли 1830-х годов можно условно выделить два течения, одно из которых опиралось преимущественно на идеи немецкой идеалистической философии, на романтические идеи шеллигианства прежде всего, другое — ориентировалось на методы французской исторической школы, на ее социологические доктрины. Практически, однако, течения эти не существовали в их чистом виде; напротив, они тесно переплетались между собой. Параллельно с общей эволюцией русской философско-исторической мысли конца 1820-х — начала 1830-х годов акцент в ней все больше передвигается с усвоения шеллигианских концепций на восприятие идей и методов французской исторической школы с ее обостренным интересом к социальной истории и ее конфликтам.

Углубление социальных противоречий в жизни русского общества, необходимость понять эти процессы в свете исторического прошлого и в сопоставлении с ходом истории на Западе — все это побуждало обратиться к опыту французских историков эпохи реставрации. Вопрос об особенностях и принципах романтической историографии с конца 20-х годов приобретает в русском обществе большую актуальность. На страницах журналов все чаще появляются имена Тьерри, Гизо; печатаются извлечения из их работ и отзывы о них. Идеи и методы новой историографии оказывают влияние на русских историков, публицистов, писателей, людей различных убеждений и взглядов. В спорах, развернувшихся вокруг идей и методов названных историков, по-своему преломлялись соответствующие идеологические расхождения. Названный круг проблем, в котором слились воедино вопросы философии истории, ее методологии и вопросы осмысления истории России, с особой остротой обозначился на рубеже 20-х и 30-х годов в связи с выходом в свет XII тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина и появлением «Истории русского народа» Н. Полевого. Ожесточенные дискуссии, разгоревшиеся вокруг указанных «Историй», стали важнейшей вехой в истории духовного развития общества, в истории русского самосознания.

В ходе дискуссий сложились основные концепции русского исторического процесса и наметилось то идеологическое размежевание, к которому восходят истоки будущего славянофильства и западничества. Эти дискуссии, явившиеся своеобразной школой философско-исторической мысли, оказывали серьезное влияние на развитие русской литературы. Они сыграли так же важную роль и в формировании пушкинского историзма. Философско-историческая проблематика занимала огромное место в раздумьях и в творчестве Пушкина. Именно в 30-е годы окончательно складывается система Пушкинских философско-исторических воззрений, представлявшая собой несомненно одно из наиболее значительных достижений тогдашней русской философско-исторической мысли. Для понимания глубины и своеобразия пушкинских взглядов их надлежит рассматривать не изолированно, а в процессе становления, на соответствующем историческом фоне. Это необходимо не только потому, что именно на окружающем фоне особенности пушкинской философии истории предстанут в наиболее рельефном виде, но и потому, что лишь такой путь исследования даст возможность выявить подлинный процесс формирования пушкинского исторического мышления, понять его в реальных исторических связях, в соответствующем историческом контексте.

Известно, что роль одного из важнейших идеологических и философско-эстетических центров в России после разгрома декабристов выпала на долю любомудров, группировавшегося вокруг «Московского вестника». Историческая проблематика занимала исключительно большое место в их теориях и размышлениях. Эволюция любомудров — идеологическая, философская, литературная — неотделима от общего движения исторической мысли. Необходимо рассмотреть соотношение Пушкина с кругом любомудров, с эволюцией их исторических и философско-исторических воззрений. Так как речь идет о проблеме формирования исторических принципов Пушкина, то, естественно, что особый интерес должен представить вопрос о соотношении его с такими московскими шеллигианцами, как С. Шевыревым и тем более М. Погодиным — несомненно крупнейший историк, связанный с кругом любомудров. Философско — историческая проблематика занимала огромное место в раздумьях и творчестве Пушкина. Именно в 30-е годы окончательно складывается система Пушкинских философско-исторических воззрений, представлявшая собой несомненно одно из наиболее значительных достижений тогдашней русской философско-исторической мысли. Пушкиным было сделано до «гоголевского периода» самое главное: решительный поворот к народу как силе, определяющей исторические судьбы науки, и к изображению действительности, осмысленной с точки зрения этих народных и исторических судеб. Поэту принадлежала честь открытия, в русле которого двигалась в дальнейшем (в лице наиболее ярких своих представителей, включая и Гоголя) русская литература. Современному читателю довольно трудно оценить радикальность переворота, совершенного Пушкиным в середине 1820-х годов.

Но только потому, что высказанная поэтом и подхваченная его преемниками мысль давно стала нашим достоянием. А между тем это была действительно «руководящая» мысль, т. е. принцип, легший в основу целого направления, которое на русской почве дало бесспорные и впечатляющие результаты. И Достоевский, стоявший у истоков движения, уже тогда сумел их правильно разглядеть и обдумать во всей глубине и плодотворности возможных следствий. Чем дальше шло время, тем более оно подтверждало фундаментальное значение сказанного Пушкиным «нового слова». В конце 1870-х годов Достоевский писал: «…»слово» Пушкина до сих пор еще для нас новое слово». Иначе говоря, никто из тех, кто явился за Пушкиным, при всем блеске индивидуальных дарований (Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Гончаров, Герцен, Некрасов) не выразил иной, более капитальной, более всеобъемлющей идеи, которая могла бы потеснить или стать рядом с «руководящей» пушкинской мыслью.