Главный мотив поэмы Блока «Возмездие»

Поэма «Возмездие», по замыслу поэта, должна была охватить всю ширь его размышлений о жизни, о судьбах родины как единственной всеобщности, способной поглотить индивидуалистическую отчужденность личности. И тогда символика ястреба, хищно парящего над лугом, начинает казаться поэту ограниченной судьбой демонических отщепенцев. Ястребу демонических сил истории нужно противопоставить нечто незыблемое, неоспоримое в своей изначальности. Этим синтезирующим началом всех начал, при всех оговорках и сомнениях, для поэта была родина как совокупность народного существования, народного бессмертия. Так возникает самостоятельное стихотворение «Коршун», призванное завершить цикл «Родина» — важнейшую тематическую группу лирики третьего тома.

Стихотворение как будто сохранило все элементы аналогичного отрывка поэмы, хотя стало почти вдвое короче. На первый взгляд, и концовки тождественно скорбные. В поэме — категоричность утверждения: судьба детей России — «чтоб их терзали ястреба». В стихотворении концовка приобретает вопросительную интонацию: доколе? Вместе с материнской грудью младенец впитывает в себя рабьи призывы к терпению и покорству. Но мятеж, полыхание деревень возникают над унылой покорностью.

По сравнению с отрывком поэмы сдвинулась сама социальная география стихотворения. В поэме коршун символизировал демоническую силу индивидуалистической отчужденности, вторгшейся в полупатриархальную среду дворянского рода, не чуждого просвещению, — либерального прекраснодушия. Ведь в предисловии к поэме А. Блок утверждал, что развитие рода достигалось и ценою утраты высоких свойств. В стихотворении иное обобщение, перед нами не судьба крестьянского рода, а доля деревенская, тут крестьянская мать причитает над младенцем о крестной доле его.

В двенадцати строках стихотворения предстала судьба народная, над которой висло хищное раскрылие коршуна. Однако в обоих вариантах коршун вырастает в собирательный образ зла. Однако зла преодолимого, — вопросительная интонация «Доколе?» уже указывает, что срок настанет, не вечным же быть хищному парению. В одном из самых проникновенных стихотворений А. Блока — «Русь», с его зачином «Ты и во сне необычайна», глубоко личной интонацией звучит строфа: И сам не понял, не измерил, Кому я песню посвятил, В какого бога страстно верил, Какую девушку любил. Поэт действительно не всегда знал, какому богу верит, но вне страстной веры и не представлял себе искусства. Поэма Блока была посвящена возмездию истории, поэт предавал казни социальную среду, близкую ему по крови, по строю переживаний. Он и себя возводил на плаху, но и тут загадывал:

Какие ж сны тебе, Россия, Какие бури суждены?.. Отбрасывая иллюзии, тут же и признавал: Но в эти времена глухие Не всем, конечно, снились сны…

Путей в сферу социально прекрасного Блок не знал. Поэтому лишь в лирических снах способен он был прорваться в манящую невесомость будущего, — субъективно поэт не мог не верить в это будущее. Так возникает и стихотворение «Новая Америка», отнесенное поэтом к циклу «Родина», столь необычайное для А. Блока. В поэме «прекрасные черты» никак не прорезывались, а вне вещих снов поэзия Блока не могла развиваться.

В промышленном развитии сонной, нищей страны поэту мнится такой разлив бытия, что даже и эстетически он радостно приемлет внешнюю непривлекательность фабричного будущего:

А уж там, за рекой полноводной, Где пригнулись к земле ковыли, Тянет гарью горючей, свободной, Слышны гуды в далекой дали…

В самом противопоставлении «пригнувшимся» к земле ко — вылям, пахнущим пустынной отрешенностью, «свободной» гари, рвущихся из далекой дали гудов — заложен огромный смысл. В наследие от русского искусства А. Блок принял святое преклонение перед неяркой красотой родного края. Он приумножил эту национальную традицию, ведь и ему так много раскрыла русская природа, ее «шелесты в овсе». А в стихотворении «Новая Америка» поэт утверждает:

На пустынном просторе, на диком Ты все та, что была, и не та, Новым ты обернулась мне ликом, И другая волнует мечта… Черный уголь — подземный мессия, Черный уголь — здесь царь и жених. Но не страшен, невеста, Россия, Голос каменных песен твоих!

В этом ощущении России «невестой» все то же лирическое, интимное отношение к родине. Если покорно следовать архитектонике трех томов лирики, легко впасть в искушение спрямить путь поэта, приписать ему жесткую определенность мотивов, а при желании — и неоправданно героизировать его биографию, подвести его к поэме «Двенадцать» прямиком, строевым шагом. В действительности все было весьма запутанно. В мучительных, а часто и болезненных метаниях поэта противоречия эпохи сказывались и осложнялись его субъективной смятенностью, максимализмом его требований, его стремлением соизмерять хмурую логичность действительности с лиризмом его поэтических представлений. Интеллигент и гуманист, А. Блок страдал от реального противоречия между ростом буржуазной цивилизации и нравственной угнетенностью личности. Это было страданием реальным, коренившимся в объективных условиях действительности.