Идеи Гоголя о народности в искусстве Шевченко

С этой точки зрения важно обратиться хотя бы к «Предисловию» Шевченко к неосуществленному изданию «Кобзаря». Пафосом этого вступления является утверждение самобытности украинской литературы и языка, их права на самостоятельное существование. Эта идея в более общей форме находила опору в поисках русских писателей, также стремившихся к национальной самобытности и народности, что подчеркнуто эпиграфом к «Предисловию», взятом из три-боедовского «Горя от ума»:

Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, добрый наш народ Хотя по языку нас не считал за немцев.

В самом «Предисловии» Шевченко четко формулирует понятие народности, близкое к определению Гоголя и Белинского. Резко критикуя «Сцены из народных поверий и рассказов украинских» К. Тополи («Чары», 1837), поэт видит в них идеализацию народной отсталости и поверхностный этнографизм. Украинские. незадачливые критики («паны-хуторяне») с их неумеренными похвалами творению К. Тополи высмеивались поэтом. Отдельные натуралистические зарисовки быта и беспредметное «украшательство» произведения фольклорными элементами не могли скрыть от проницательного взора народного поэта бессодержательность и низкий художественный уровень «Чар». Перед украинскими писателями Шевченко ставил задачу проникновения в народные интересы, познания его подлинной жизни и стремлений. Не последнее место в его требованиях к искусству занимает обращение к фольклору, понимаемому не как способ придать «экзотические» черты описаниям, а как средство выявления психологии народа, его мировосприятия и миропонимания: «Прочитали себе по складам «Энеиду» да послонялись возле шинка, да и думают, что вот когда мы познали своих мужиков. Э, кет, братики, прочитайте вы думы, песни, послушайте, как они поют, как говорят между собой, шапок не снимая… Чтобы знать людей, нужно пожить с ними. А чтобы их описывать, нужно самому стать человеком, а не бумагомарателем».

В дальнейшем свое определение «народности» Шевченко все более наполняет новым содержанием: сознательной социальностью, новыми аспектами в понимании народно-национального характера, связанными с освободительным движением масс, с повышением активности и самосознания личности из народной среды. С развитием творчества поэта изменялось и его отношение к произведениям Гоголя. По не по линии отрицания прежних увлечений, а в преимущественном внимании к зрелой социальной сатире великого художника.

В 40-е годы имя творца «Ревизора» и «Мертвых душ становилось знаменем демократической литературы, предметом жесточайших споров критики. По мысли Герцена, Гоголь «привил свое направление и свою манеру целому поколению». Образы Гоголя, его крылатые выражения входят в ткань произведений писателей, подхватываются демократической интеллигенцией, становятся идеологическим оружием в общественно-политической борьбе (см., например, материалы дела петрашевцев), будят дух анализа, исследования и критики действительности. В этот период особое внимание Шевченко привлекает разрушительная и освежающая сила гоголевского смеха. И это тем более что поэт воспринимал сатиру Гоголя не только непосредственно, но н в интерпретации Белинского, что немало отразилось на самом характере восприятия. В то же время внимание к «Ревизору» и «Мертвым душам» определялось внутренним углублением реализма и критических, обличительных начал в поэзии Шевченко. В послании «Гоголю» (1844) не только выражена солидарность поэта с «великим другом» и «братом» Гоголем в противопоставлении вели» кого прошлого украинского народа его жалкому настоящему, но и дана высокая оценка гоголевской сатиры, ее гуманистического смысла, могучей обличительной силы.

Не останавливаемся более подробно на проблеме творческого восприятия сатиры Гоголя в поэзии Шевченко, достаточно освещенной в литературоведении. Скажем только, что ссылка и многолетняя солдатская каторга не изгладили в сознании Шевченко ярких впечатлений от чтения книг Гоголя, особенно романа («поэмы») «Мертвые души» и комедии «Ревизор». В переписке поэта этих лет, в частности в письмах его к Варваре Репниной, находим немало суждений о гуманистической направленности «Мертвых душ». Шевченко уверен, что «перед Гоголем должно благоговеть, как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою нежною любовью к людям!»

Как уже говорилось, в русских повестях Шевченко устойчиво бытуют гоголевские образы-ассоциации и прямые упоминания о великом русском сатирике. Шевченко-прозаик сознательно, полемически подчеркивает свою верность гоголевскому направлению (высмеивание стилевых шаблонов романтической школы, декларация, верности «старой, но доброй манере», предполагающей внимание к социальному и бытовому окружению, к связям характеров и общественных условий, тема распада и разложения крепостничества, применение характерных приемов «натуральной школы» в сатирических описаниях). В прозе Шевченко, однако, находим не только правдивое отражение действительности, осмеяние «мертвых душ» дворянско-чиновничьего круга, но и усиление «субъективной», лирической окраски фактов и событий, выдвижение на первый план народных персонажей, их активного социального протеста. Некоторые исследователи утверждали, что хотя проза Шевченко создана позднее, чем проза Гоголя, но по ее «переходному», неустановившемуся характеру стиля она как бы подводит к гоголевской стадии развития, предшествует ей. Но если уж ставить вопрос о «переходном» характере прозы поэта, то в общем литературном процессе — это движение не назад от Гоголя, а вперед, к прозе Герцена и Салтыкова-Щедрина.

В 1844 г. Шевченко именует Гоголя «великим другом» и «братом», в 1857 — он приветствует Салтыкова-Щедрина и других русских писателей, последователей «бессмертного Гоголя», призывая их: «Други мои, искренне мои! Пишите, подайте голос за эту бедную, грязную, опаскуженную чернь! За этого поруганного, бессловесного смерда!»