Идейное построение «Евгения Онегина» основано на сопоставлении, а в первых главах и противопоставлении Онегина и Татьяны, то есть двух типов культуры и морально-психологического склада, обоснованных в свою очередь двумя видами среды, воспитания, культурных и бытовых воздействий и — еще глубже — двумя видами отношения к национально-народному началу в жизни и в культуре. Онегин… становится вполне понятен именно в контрастном сопоставлении с Татьяной, демонстрирующей национально-народный тип сознания, душевного склада и потому выражающей норму, идеал пушкинского мировоззрения 1823-1830 гг. («Татьяны милой идеал», — сказал сам Пушкин в завершающей строфе романа).
Татьяна как тип, то есть закономерный характер, и как явление культуры определена у Пушкина двумя началами по преимуществу. Глубокой основой ее образа является народность, второй элемент ее образа — это ее чтение, книжное воздействие предромантизма (сентиментализма).
Романы — это книжное воспитание Татьяны. Но оно падает на почву более глубокую, более органическую, принципиально определяющую внутренний мир пушкинской героини. Недаром, еще прежде чем сказать о том, что «ей рано нравились романы», Пушкин говорит о том, что сердце девочки Татьяны «пленяли»
Страшные рассказы Зимою, в темноте ночей, то есть народные сказки.
В такой же мере, как образ Онегина в первых главах романа определен салонной искусственностью космополитической цивилизации, образ Татьяны определен органическим складом народной жизни и фольклора. Здесь следует различать два круга образно-словесных символов, выражающих в тексте романа идею народности — основы душевной жизни Татьяны: с одной стороны, это фольклор, с другой — это русский по преимуществу быт, воздействие национальной, хотя и патриархальной среды. Иначе говоря, и с той и с другой стороны — это воздействия по преимуществу русские. Фольклор и народная жизнь сопровождают образ Татьяны как лейтмотив.
Первое появление Татьяны в романе сразу же сопровождается акцентировкой демократичности ее имени, противопоставленного имени Онегина — «Евгений», имени, не применяемому в демократической среде, книжному и «западному», не русскому по колориту. Замечу кстати, что имя и фамилия — Владимир Ленский — имеют условно-романтический характер. Пушкин указывает по поводу имени Татьяны:
Оно приятно, звучно, Но с ним, я знаю, неразлучно Воспоминанье старины Иль девичьей!..
К этой же строфе Пушкин сделал примечание о том, что «сладкозвучнейшие греческие имена употребляются у нас только между простолюдинами». Итак, с первых слов о Татьяне ее образ окружен представлениями о старине, о девичьей, о вкусах и простолюдинов, причем не противостоит этим представлениям, а как бы сливается с ним. Что же касается имени, то оно до конца романа придавало образу героини его некое звучание простонародности, вплоть до того места, где о княгине сказано совсем просто: Кто прежней Тани, бедной Тани, Теперь в княгине б не узнал!
Развитие образа Татьяны совершается в сопровождении фольклора и образов крестьянской жизни. В третьей главе дана завязка романа Татьяны, первый поворотный пункт ее судьбы: она полюбила; и именно тут, рядом с ней, оттеняя ее, возникает образ няни, простой русской крестьянки, женщины из народа. Именно няня оказывается другом Татьяны в решающую минуту. Пушкин даже не упоминает в соответственном месте о родных Татьяны, об ее матери, об Ольге. Они стушевались, исчезли из поля зрения читателя. На их месте — няня, которая и символизирует подлинную душевно-культурную среду Татьяны.
Нет необходимости доказывать, что образ няни дан в тонах самого теплого сочувствия, симпатии автора, что он поддерживает высокую оценку Татьяны как идеала. Тут же, в диалоге с няней, опять всплывают воспоминания поэзии народа:
Я, бывало, Хранила в памяти немало Старинных былей, небылиц, Про злых духов и про девиц…»
Вслед за тем возникает представление о фольклорных образах любовно-свадебной поэзии, как бы аккомпанирующее теме любви Татьяны: ведь для нее Онегин — и идеальный герой романов, и — глубже — суженый народной песни. Затем идет письмо Татьяны, и сразу вслед за ним — образы утра, и уж конечно: … там поток Засеребрился; там рожок Пастуший будит селянина… Этот мотив несколько сентиментальный, но опять вводящий в поле зрения рядом с Татьяной и селянина, и пастуха с рожком, зовущим к труду.
Конец главы — новый поворот, новые события в жизни Татьяны: грядущее свидание с Онегиным. Мучительное волнение Татьяны опять изображается на фоне фольклорного мотива, на этот раз развернутого и подчеркнутого выпадением из размера и строфы романа. Это песня девушек, появление которой в таком месте романа не может быть объяснено ничем иным, кроме задания быть идейным аккомпанементом решающему мгновению душевной жизни героини.
Такова манера Пушкина: он очень скуп на прямые раскрытия психологических состояний своих героев, чрезвычайно сдержан в анализе содержания их душевной жизни, но он восполняет и то и другое сложными сочетаниями образов, окружающих его героев в те или иные моменты их жизни. Не стоит здесь спорить с теми, которые склонны объяснять появление тех или иных мотивов в «Евгении Онегине» произволом.
Для таких читателей «песня девушек» — только забавная деталь, не имеющая значения, образ няни — это комплимент Арине Родионовне, свидетельствующий о добрых чувствах Пушкина, но ничего не говорящий об идее его романа, а весь роман в целом — не несущее в себе идеи, хотя и «широкое» изображение помещичьей жизни в России 20-х годов! Между тем суть появления «песни девушек» в конце третьей главы заключена именно в фольклорном стиле этого «вставного» стихотворения и в его содержании: ведь в ней говорится о любви девицы-красавицы к молодцу, о любовной игре и смелом выражении любви со стороны девушки из народа. Это и есть эмоциональная тема главы. В строфе, следующей за «песней девушек», стоит обратить внимание на сравнение, связывающее образ Татьяны с фоном песни, которую Татьяна слушает:
Так зайчик в озими трепещет, Увидя вдруг издалека В кусты пришедшего стрелка
Этим сравнением, привлекающим выражение и образ народной речи и сказки, охарактеризовано состояние Татьяны. Сравним с этим строфу, в которой говорится о том, что Татьяна полюбила Онегина: «Так в землю падшее зерно. Весны огнем оживлено», — сравнение деревенское, взятое из круга представлений землепашца. В главе четвертой о Татьяне говорится чрезвычайно мало, ей посвящено всего несколько строк; даже в сцене свидания внимание автора направлено не на нее, а на Онегина.