Идейные направления в первой половине XVI в. и их литературное выражение

Борьба иосифлян с заволжскими старцами в сфере церковно-общественной выразилась еще в первые десятилетия XVI в. в деятельности таких лиц, как князь Вассиан Патрикеев и Максим Грек, , с одной стороны, и митрополит Даниил — с другой. Вассиан Патрикеев, приняв монашество и став учеником и усердным последователем Нила Сорского, выступил в качестве энергичного противника монастырского землевладения, а также противника беспощадного преследования еретиков. За свою деятельность, между прочим, по исправлению сборника церковных постановлений и канонов — » «Кормчей книги» Вассиан в 1531 г. был осужден церковным собором и сослан в Волоколамский Иосифов монастырь, где, видимо, через некоторое время и умер.

В 1518 г. на Русь с Афона приехал Максим Грек (в миру Михаил Триволис) (1480-1556), до пострижения в монашество живший долго в Италии, общавшийся с тамошними гуманистами и хотя не воспринявший идей Ренессанса в их наиболее определяющих чертах, но тем не менее получивший очень большое богословское и филологическое образование. Он вызван был в Москву великим князем Василием Ивановичем для переводов и исправления книг его библиотеки, в первую очередь для перевода с греческого «Толковой псалтири», но вскоре же был вовлечен в сферу тех церковно-политических споров и столкновений, которые в ту пору на Руси продолжали оставаться очень напряженными, и из-под его пера вышло большое количество сочинений, в которых он выступал в качестве проповедника, публициста и обличителя разнообразных церковных и общественных непорядков, какие он усматривал в окружающей его русской действительности. В своих взглядах на вещи и в своих суждениях, если не считать безоговорочно враждебного отношения к еретикам, он примыкал к заволжским старцам, в частности был в очень близких отношениях с Вассианом Патрикеевым и с другими представителями боярской оппозиции. Критическое отношение его к текстам исправлявшихся им книг, а также к таким сторонам русской церковной и общественно-политической практики, которым покровительствовали и иосифлянская партия и государственная власть, навлекло на него гонение: он трижды был осужден и с 1525 по 1551 г. провел в заточении, сначала в том же Волоколамском монастыре, куда сослан был потом и Вассиан, а затем в тверском Отрочем монастыре, откуда вышел на свободу лишь за пять лет до смерти, тщетно перед этим несколько раз умоляя о разрешении ему вернуться на Афон.

В своих произведениях — догматических, полемических, нравоучительных, публицистических и пр.- Максим Грек проявил себя как очень незаурядный писатель, страстно откликавшийся на все то, что волновало его самого и его единомышленников. Обладая большим литературным талантом и будучи очень образованным человеком, он заметно поднял самую культуру письменного слова, использовав средства словесного мастерства, новые по тому времени, и с этой стороны его произведения отдельными своими элементами содействовали дальнейшему росту у нас специально литературной культуры. В то же время дух критики и умственной пытливости, строгая логика в аргументации своих мыслей и, как следствие этого, стройность и последовательность в композиции произведений у Максима Грека неразрывно связаны были с высокими качествами его словесного искусства вообще, усвоенными его учениками и продолжателями его литературных традиций.

Он дает практические указания, как нужно писать и как отличить человека способного к писательской деятельности от неспособного к ней. От того, кто собирается заняться книжной деятельностью, он требует знания грамматики, риторики и прочих «внешних» наук. Для испытания желающих посвятить себя переводам или исправлению книг он составил шестнадцать греческих стихов, написанных гекзаметром и пентаметром. Только к обнаружившим понимание этих образцов рекомендует он относиться с полным доверием и вниманием. С большой похвалой и уважением Максим Грек отзывается о широком развитии в Париже философских и богословских наук, которыми могут заниматься бесплатно все желающие. Его восхищает то, что там преподаются науки, не только связанные с богословием, но и всякие «внешние», что со всех концов собираются туда для изучения словесных наук и «художеств» и дети простых людей и дети князей и царей, и все они, пройдя учение и возвра-, тившись к себе на родину, становятся украшением своего отечества, а также советниками, опытными руководителями и помощниками во всем добром, в чем имеется потребность. Такими же, по мысли Максима Грека, должны быть для своего отечества и русские люди.

Наряду с традиционными поучительными и полемическими «словами» и посланиями Максим Грек пишет эмоционально насыщенные морально-философские сочинения в форме обращения к своей душе или беседы ума с душой, составленные, наподобие платоновских диалогов, в диалогической форме. Тут же в изложе-ние вклинивается живая полемика против современных писателю общественных зол и предрассудков — лихоимства, влечению к астрологии и т. д. В форму диалога облечено прение об иноческой жизни между Филоктимоном (стяжателем) и Актимоном (нестяжателем), а также спор самого Максима с основными положениями апокрифической книги «Луцидариус». Встречаются у Максима Грека и короткие похвальные слова, а также медитации, проникнутые обличительным пафосом, вроде слов о «ненасытном чреве» или о «прелести сонных мечтаний». Обличительное поучение произносится иногда у него не от своего лица, а от лица богородицы или даже от лица амвона, на который восходят священники для проповеди. В «Слове, пространне излагающем, с жалостию, нестроения и бесчиния царей и властей последняго жития» Максим Грек, обличая корыстных и неправедных правителей, притесняющих подвластных им, аллегорически изображает Русь в виде неутешно плачущей вдовы, сидящей при дороге и окруженной дикими зверями. Она жалуется на свою полную беззащитность, на отсутствие рачителей, которые пеклись бы о ней, на сребролюбцев и лихоимцев, в обладании которых она находится. «Шел я по трудному и исполненному скорби пути,- пишет Максим Грек,- и увидел жену, сидящую при дороге, которая, склонив голову на руки и на колени, горько и неутешно плакала. Одета она была в черную одежду, как подобает вдовам, и ее окружали львы, медведи, волки и лисицы».

На вопрос путника, кто она, как ее зовут, почему сидит она на этом пустынном пути и какова причина ее скорби, вдова сначала отказывается отвечать, потому что скорбь ее не только трудно высказать, но она и неисцелима никакими человеческими средствами. Однако путник продолжает настаивать на том, чтобы вдова открыла ему свою скорбь и тем облегчила ее, и она, будучи убеждена его просьбами, сообщает, что называют ее различно — и начальством и властью, и владычеством, и господством. Настоящее же ее имя, в котором объединяются все перечисленные,- Василия (т. е. царство), но многие, не понимая этого и правя делами своих подчиненных недостойно ее, вместо царей делаются мучителями и тем и ее бесчестят и себя ввергают в великие скорби и болезни, получая от бога достойное своего безумия возмездие. Услышав эти слова, путник упал к ногам жены, прося прощения у нее за то, что ранее, по неведению, не воздал подобающей царям чести, и просил, чтобы она подробнее объяснила ему причину своей печали. Тогда она, поняв, что путник, будучи воодушевлен нелицемерной любовью к человеческому роду, желает узнать о ее судьбе для того, чтобы тем принести людям некоторую пользу, подробно рассказывает со ссылками на «священное писание» о том, что причиняет ей такую скорбь: ее стараются подчинить себе все сластолюбцы и властолюбцы, но весьма мало таких, которые действительно радели бы о ней и которые достойно отца ее и ее имени устраивали бы положение живущих на земле; большая же часть подчиненных ей, побежденные сребролюбием и лихоимством, всячески мучат подручных себе. Далее следуют энергичные обличения сильных мира, и в заключение Василия объясняет, почему она сидит одна на пустынном пути, окруженная дикими зверями: пустынный путь и дикие звери, терзающие ее, олицетворяют собой последний окаянный век, когда уже нет благочестивых царей, а есть лишь такие, которые стараются об увеличении своих границ и из-за этого друг на друга вооружаются, друг друга обижают и радуются кровопролитию верных людей.

Показное благочестие, суеверие в различных слоях русского общества, неправосудие властей, испорченность духовенства, бедность и беззащитность простого люда — все это нашло в лице Максима Грека сурового обличителя. Особенно часто восстает он против утеснения сильными и богатыми слабых и угнетенных. В таких случаях речь его, подчас сухая и многословная, становится захватывающей своей искренностью. Тут он поднимается до пафоса, и по адресу угнетателей у него вырываются негодующие угрозы и осуждения. «Страсти ради нищих и воздыхания убогих отмстити их возстану»,- приводит он слова «священного писания».

Нравственные пороки духовенства, в том числе стяжательство, вызывали особое негодование Максима Грека. В «Стязании о известном иноческом жительстье» и в «Повести страшной и достопамятной о совершенном иноческом жительстве» мы находим наиболее суровые обличения современной Максиму Греку иноческой жизни. Страсть к стяжательству и обогащению имениями, которая до этого так осуждалась заволжскими старцами во главе с Нилом Сорским и Вассианом Патрикеевым, находит в Максиме Греке еще более энергичного обличителя.