Интеллектуальный роман Манна. Проблематика и поэтика

Термин «интеллектуальный роман» был впервые предложен Томасом Манном. В 1924 г., в год выхода в свет романа » Волшебная гора «, писатель заметил в статье «Об учении Шпенглера», что «Исторический и мировой перлом 1914-1923 гг. с необычайной силой обострил в сознании современников потребность постижения эпохи, и это определенным образом преломилось в художественном творчестве. «Процесс этот, — писал Т. Манн, — стирает границы между наукой и искусством, вливает живую, пульсирующую кровь в отвлеченную мысль, одухотворяет пластический образ и создает тот тип книги, который…может быть назван «интеллектуальным романом». К этому типу от относит работы Ницше. Именно интеллектуальный роман стал жанром, впервые реализовавшим одну из характерных особенностей реализма 20 в. — обостренную потребность в интерпретации жизни, ее осмыслении.

У немцев это: Т. Манн, Г. Гессе. У нас: Булгаков. У американцев: Фолкнер, Вулф.

Многослойность, многосоставность, присутствие в едином художественном целом далеко отстоящих друг от друга пластов действительности стало одним из самых распространенных принципов в создании романов 20 в. Манн членит действительность на жизнь в долине и на Волшебной горе. Первая половина 20 века выдвинула миф — порождение далекой давности, освещающей повторяющиеся закономерности в общей жизни человечества.

Поэтика: Внутреннее напряжение в немецком философском романе во многом рождается именно тем явственно ощутимым усилием, которое нужно, чтобы держать в цельности, сопрягать реально распавшееся время. Сама форма насыщена актуальным политическим содержанием: художественное творчество выполняет задачу прочерчивания связей там, где как будто бы образовались разрывы, где будто свободна от обязательств перед человечеством, где она существует по видимости в своем обособленном времени, хотя реально она включена в космическое и «большое историческое время»

Образ человека стал конденсатором и вместилищем «обстоятельств» — некоторых их показательных свойств и симптомов. Душевная жизнь персонажей получила могучий внешний регулятор. Это не столкло среда, сколько события мировой истории и общее состояние мира.

Время, изображенное в романе — эпоха, предшествовавшая первой мировой войне. Но насыщен этот роман вопросами, обретшими острейшую актуальность после войны и революции 1918 г. в Германии.

Итальянец Сеттембрини. Представляет в романе благородный пафос старого гуманизма и либерализма, потомственный борец против феодализма и абсолютизма, против религии и всякого обскурантизма. Он — масон, видящий в масонстве организацию, работающую над нравственным усовершенствованием человечества. Он мечтает о поднятии всего высшую ступень культуры и прогресса, как технического, так и общегуманистического, о преодолении всех материальных тягот и распрей и войн.

Выступая в принципе за всестороннее развитие человеческой личности. Он рационалист. Он противоречив: патетика смешивается с комизмом, высокопарность с искренностью, демократические принципы и простонародная нетребовательность с аристократической изысканностью вкуса.

Ганс Касторп, однако, отнюдь не сразу отдает предпочтение первому своему наставнику. Разрешение их споров вообще не может привести к развязке идейных узлов романа, хотя в фигуре Нафты Манн отразил многие общественные тенденции, приведшие к победе фашизма в Германии. Причина колебаний Касторпа не только в практической слабости отвлеченных идеалов Сеттембрини, потерявших в 20 веке опору в реальной действительности. Причина в том, что споры Сеттембрини и Нафты не отражают всей сложности жизни, как не отражают они и сложности романа .Примечательно, что к концу романа Саттембрини вообще преображается.

Его прекраснодушие приобретает боевые формы, в его речах слышатся нотки подлинной активности, его гуманизм, несмторя на подчеркнутое миролюбие, становится воинствующим. Намечается даже кристаллизация, с точки зрения Манна, некоего подлинно положительного и притом жизнеспособного аспекта в мире современной буржуазной идеологии. Но все же этот аспект только намечается — и его сразу же захлестывает шквал мировой войны.

Нафта. Он иезуит, для которго средневековье, эпоха господства католицизма и княжеской власти, представляется идеальной эпохой. И в современности он предвидит возвращение к этой эпохе.

Но вместе с тем он знает, что это возвращение не может быть связано с теми новейшими социальными процессами, которые происходят в современном обществе. И свой феодально-католичсекий идеал он соединяет с идеалом, который он сам обозначил как коммунистический. Самоубийство Нафты в высшей степени существенно для романа еще в том плане, что оно дает ответ на вопрос о том, кто более прав из двух «воспитателей» Ганса Касторпа.

Гуманизм и благородство Сеттембрини оказываются сильнее и жизненнее, чем мрачное человеконенавистничество Нафты.

Вторым слоем, поверх написанного, придавая жвиой художественной конкретности высший символический смысл , ведет Манн важнейшие для него темы, и среди них тему об элементарном, необузданно-инстинктивном, сильном не только в горячечных видениях Нафты, но и в самой жизни.

При первой же прогулке Ганса Касторпа по коридору санотория за одной из дверей раздается необычный кашель, «будто видишь нутро человека». Смерть не влезает в санатории Бергхоф в то торжественное фрачное облачение, к каком герой привык встречать ее на равнине. Но и многие стороны праздного существования обитателей санатория отмечены в романе подчеркнутым биологизмом.

Устрашают обильные трапезы, с жадностью поглощаемые больными, а часто и полуживыми людьми. Устрашает царящая здесь взвинченная эротичность. Сама болезнь начинает восприниматься как следствие распущенности, отсутствия дисциплины, непозволительного разгула телесного начала.

Через приглядывание к болезни и смерти , а заодно и к рождению, смене поколений , через упорное чтение героем книг о системе кровообращения, строении кожи и т. д. ведет Томас Манн одну и ту же важнейшую тему.

Постепенно и исподволь читатель улавливает сходство разнообразных явлений, постепенно осознает, что взаимоборство хаоса и порядка, телесного и духовного, инстинктов и разума происходит не только в санатории Бергхоф, но и во всеобщем существовании и в человеческой истории.

Для скромного героя «Волшебной горы» Ганса Касторпа идея «овладения противоречиями» оставалась минутным озарением . Герою открывается теперь то, что упорно, но ненавязчиво приоткрывалось читателю на протяжении сотен страниц романа. «Человек — хозяин противоречий», — заключает Ганс Касторп. Но это означает ускользающую возможность и трудную задачу, а не извне подаренное решение.

Вопрос, волновавший всех великих романистов 20 в., вопрос о том, как правильно жить, воспринимается Томасом Манном как постоянно стоящая перед каждым задача.