«Иронический авангард» Вячеслава Пьецуха

Вячеслав Пьецух вошел в литературу в эпоху гласности. Проза «новой волны», как принято ее называть, отличается многообразием и сложностью. Наиболее популярной тенденцией современной литературы остается социальное направление. Действие рассказов и повестей Пьецуха не привязано к какой-то конкретной среде обитания.

Оно может происходить и в деревне, и на сибирском прииске, и в большом городе. Не имеет решающего значения социальная принадлежность персонажей — это могут быть рабочие, крестьяне, интеллигенты. Существенно другое: установка на достоверность авторского персонажа. Для автора наиболее достоверен он сам — писатель.

Таким образом, важна не социальная, а все-таки художественная характеристика. Писатель и есть ведущий персонаж. Но это нельзя понимать так, что Пьецух пишет автобиографическую прозу. Нет, перед нами литература в широком смысле. Просто писатель выступает в самых различных обличьях, за которыми безошибочно угадывается автор.

Как правило, автор выдвигает на первый план писательские таланты любимого персонажа. Критики причисляют В. Пьецуха к «ироническому авангарду». Действительно, ирония у него откровенна и даже декларативна.

Еще в 60-х годах ирония стала реакцией на оболганные лозунги. Красивые и хорошие слова обесценили плохие люди. Пафос оказался неуместен. Многие отказались от слов вообще и обратились к рок-культуре, музыке.

Вконец разрушили словесную ткань поэты и писатели-авангардисты. Новым путем для литератора стала ирония универсальная, подвергающая сомнению все возможные установления, принципы г. идеалы. Рассказ Пьецуха «Билет» — программный для писателя и для всей «новой волны». Его герой — бич, бродяга, бездельник — изрекает истины о необязательности счастья и обязательности несчастья.

Он утверждает, что без несчастных «мы будем не мы, как Афродита с руками уже будет не Афродита. Вы спросите, почему? Да потому, что всеобщее благосостояние — это та же самая сахарная болезнь, и организм нации… обязательно должен выделять какой-то горестный элемент, который не позволит нации заболеть и ни за что ни про что сойти в могилу». Много еще умного говорит Паша Божий.

Но давайте вспомним, с чего начинается рассказ: «Бич Паша Божий, которого…» — и так далее. Пьецух вставил обыкновенного Пашу в сочетание «бич Божий». Но автор идет на это, задавая тон всему повествованию. Эстетика «иронического авангарда» наиболее полно выражена в повести В. Пьецуха «Новая московская философия». Повествование ведется от имени рассказчика, человека обстоятельного и неспешного.

Он размышляет о соотношении жизни и литераторы, о значении литературы в бытии русского человека. Реальность у Пьецуха парадоксальна, она строится в соответствии с литературными канонами, — на основе той действительности, которая разыгрывается в рамках сюжета «Преступления и наказания». Эта реальность обыденна и абсурдна. «Скорее всего литература есть, так сказать, корень из жизни, а то и сама жизнь, но только слегка сдвинутая по горизонтали, и, следовательно, нет решительно ничего удивительного в том, что у нас куда жизнь, туда и литература, а с другой стороны, куда литература, туда и жизнь, что у нас не только по-жизненному пишут, но частью и по-письменному живут…» Писатель как будто посмеивается над особенностями русского характера, привыкшего в духе примитивного реализма воспринимать литературу как непосредственное отражение жизни и как руководство к действию.

Поиронизировав по этому поводу, он тут же перекидывает мостик в реальность, предварительно заметив, что в жизни неоднократно повторяются сцены и эпизоды, описанные в литературе. Сюжет повести «Новая московская философия» разворачивается в 1988 году в коммунальной квартире из двенадцати комнат в Москве. Он построен вокруг смерти старушки Пумпянской, бывшей владелицы всего дома. Теперь Пумпянская занимает маленькую темную комнатушку.

Кому достанется эта комнатушка, и решают герои — соседи по коммуналке. Решают они этот насущный жилищный вопрос «демократическим путем в условиях гласности», — так говорит графоман-доносчик. Стоит обратить внимание на то, что каждый человек уже не боится иметь свое мнение. Свою собственную «философию» имеет теперь всякий: от пятилетнего Петра, который, сидя на горшке, говорит, что песням его научила жизнь, до местных философов Белоцветова и Чинарикова, рассуждающих об извечных категориях добра и зла, о смысле жизни.

Идеалист Белоцветов, вознамерившийся таблетками излечить человечество от подлости, считает, что «всякое зло отчасти трансцендентально, потому что человек вышел из природы, а в природе зла и в заводе нет». Его оппонент Чинариков утверждает, что в природе нет добра, что «добро бессмысленно с точки зрения личности». Но — споры доморощенных философов разбиваются об убеждение юного Митьки Началова, что «жизнь — это одно, а философия — это совсем другое». Новая московская философия рождается в сознании общества, у которого «с некоторых пор… и зло не как у людей, и добро не как у людей, превращенные они какие-то, пропущенные через семьдесят один год социалистического строительства». Добро и зло стали амбивалентны, вообще расплылись.

И Митька Началов, который, вздумав подшутить, по сути дела убивает старушку Пумпянскую. Дело в том, что он выкрал у нее старую фотографию ее покойного мужа. Затем, соорудив хитрую линзу, спроецировал изображение так, что старушка ночью в темном коридоре стала видеть «призрак» давно умершего супруга. Конечно, Митька мельче Родиона Раскольникова, который хотел доказать хотя бы, что он не «тварь дрожащая».

Вячеслав Пьецух создает особую атмосферу повести, в которой парадоксальным образом, как это возможно в игре, соединяется реальность и условность, драматизм и смех. Автор то развенчивает роль литературы в обществе, всячески утрируя ее, то стремится возродить ее гуманистические ценности через очищение смехом. Вывод всей повести автор передоверяет философствующему фармакологу Белоцветову: «… В процессе нравственного развития человечества литературе отведено даже в некотором р»оде генетическое значение, потому что литература — это духовный опыт человечества в сконцентрированном виде и, стало быть, она существеннейшая присадка к генетическому коду разумного существа, что помимо литературы человек не может сделаться человеком». Но это высокое и прекрасное значение литературы низводится до нуля предыдущим диалогом Белоцветова с Митькой, который не читал «Преступления и наказания».

Автор иронически соединяет литературу с конкретной «органически литературной» реальностью. В повести петербургский вариант преступления оказывается серьезнее московского. Московская философия идет не от бонапартизма, а от душевной бедности. Художественные особенности повести складываются из иронической интонации, игры с классическими образами и мотивами, неожиданного ракурса восприятия человека и мира. Повесть разбита на главы по дням недели. «Пятница», «Суббота», «Воскресенье».

Это наводит на мысль, что с малыми изменениями и другие пятница, суббота, воскресенье такие же. Содержание жизни исчерпывается какими-то постоянными, едва ли не ритуальными занятиями. Исчезновение старушки Пумпянской несколько поколебало эту застойную атмосферу, но не разрушило ее. Все будет повторяться.

Повторяющуюся структуру имеет каждая глава. Вначале — авторское слово о роли литературы или соотношении се с жизнью. Затем — описание быта коммуналки, вслед за ним — философские споры Чинарикова и Белоцветова, которые как бы смыкаются на каком-то уровне со словом автора. Следующая глава открывает следующий день, и построена так же.

Спиральная конструкция все больше нагнетает какое-то безумие, когда еще живого человека уже вычеркнули из жизни. Нет спасенья — от пошлости, от тошнотворности исторических повторов, от необъяснимости нашего «коммунального» житья. Необыкновенная популярность Вячеслава Пьецуха объясняется, может быть, еще и тем, что ирония его не злая, не убийственная.

Она всепонимающая. Писатель всегда дает возможность читателю выбрать из многих предоставленных на обсуждение вариантов свою философскую концепцию бытия. А если не выбрать, то убедиться в том, что мир пестр и многозначен, и невозможно остановиться на одной жесткой схеме.

Яркий тому пример — рассказ «Анамнез и Эпикриз». Заглавие рассказа содержит медицинские термины, ставшие кличками для больничных котят. Эта парочка обосновалась в больничной палате, где обретаются шесть человек: милиционер Афанасий Золкин, грузчик Сергей Чегодаев, мелкий профсоюзный работник Оттоманчик, слесарь-наладчик Ваня Сабуров, профессиональный вор Эдуард Маско, и автор — гнилой интеллигент, по общему заключению.

Не удивительно, что такая разношерстная компания рано или поздно порождает неразрешимый конфликт. В один прекрасный день в палате начинается драка. Описание побоища сопровождается комментарием автора-интеллигента: «Вообще я страдаю дурной повадкой воспарять мыслью, как нарочно, при самых неблагоприятствующих обстоятельствах.

Вокруг бушевала схватка, стекла звенели, трещала, ломаясь, мебель, свирепые выкрики будоражили отделение, а я лежал в своей койке и умственно присматривался к следующей идее: видимо, принципиальное отличие русского народа от всех прочих народов состоит в том, что русские… как бы это выразиться поосторожнее, друг друга не обожают. Вот голландцы стоят друг за друга горой, и скорее папа римский отречется от католичества, чем голландец отречется от соголландца». В воздухе летают сначала больничные подушки, затем табуреты, а мы следуем за рассуждениями о проблемах русской нации: «Мы до того доразвивались, что у нас вывелись десятки подвидов русских, одни из которых суть безусловно русские, а другие тоже русские, но иначе… Шагу нельзя ступить, чтобы не нарваться на чужака. Отсюда умышленное вредительство, разбой средь бела дня, боевое выражение физиономий, халатное отношение ко всему.

Нужна всеобъединяющая идея, — политическая, экономическая…» Чем острее развиваются события, тем отчаяннее мысль героя: «Мы развиваемся очертя голову, и поэтому в русской среде созревают противоречия такой исполинской силы, что ужасно заманчиво — просто жить. Вот по ту сторону Эльбы только и развлечений что с толком потратить деньги, а у нас; в том-то наше преимущество и судьба, что мы живем в таком животрепещущем, остром стиле! Тогда не надо нам никаких всеобъединяющих идей, кроме родного русского языка, который помимо наших слепых усилий сам все решит и все определит на свои места». Как раз на этом месте в голову героя угодили бутылкой из-под нарзана.

Он потерял сознание. К обеду всех доставили в клинику Склифасовского и что интересно, положили всех в одну палату. Вячеслав Пьецух — необыкновенно популярный писатель.

Всякая его новая или переизданная книга идет нарасхват. Это говорит о том, что Пьецух ухватил в нашей сложной современной жизни что-то наиболее важное, что затрагивает мысль и чувства читателей.