История создания поэмы «Василий Теркин»

Время сохранило удивительный документ тех лет — дневниковую запись Бертольта Брехта, сделанную в дни разыгравшейся на родине Твардовского трагедии: «И день и ночь на заснеженных полях под Смоленском бушует бой за достоинство человека»1. Как это просто и точно: «за достоинство человека».

Так случилось, что возвращение к Теркину совпало с внутренней необходимостью написать о том, что вдруг ворвалось в душу, обострило чувство сыновней любви к Родине, и в рабочих тетрадях появляются строки, строфы иного размера, нежели «теркинский» хорей, — ямб чистой воды: задуманная в грозный год «песня» начинает вырываться из-под пера поэта на страницы рабочих тетрадей.

«Художественное хочется, но не начинаю, потому что нет такого, что бы приспичило, такого, что не могу не писать», — отметил в дневнике Лев Толстой б декабря 1908 года.

«Такого, чтобы приспичило», не было и у Твардовского, пока не было, а «к столу» призывно звал Теркин: к читателю исправно приходили новые главы. Лето 1943 года решительно повернуло весь ход войны, оно стало не только летом значительных побед, но оказалось переломным для автора «Теркина» войска Западного фронта стремительно приближаются к родной Смоленщине: 13 августа освобожден Спас-Деменск, «маленький деревянный городок». По старой памяти Твардовский продолжает считать его «городком на Смоленщине».

В комнате одноэтажного деревянного дома бойцы обнаружили узкие нары в два яруса, с высокими дощатыми бортами, более всего похожие на гробы. Тесно, как в купе вагона.

«Здесь жила несчастная колонна, — написано на белой голландской печи, высоко поверху на уровне второго яруса нар. — Дорогие бойцы, освобождайте нас…».

Это первая горькая встреча с родной Смоленщиной, встреча — пусть заочная — с теми, кого угнали в плен. Продвигаясь вдоль фронтовых дорог, войска то и дело встречают движущихся им навстречу из немецкого плена девушек и женщин, они идут большими волнами, не веря еще тому, что можно громко говорить, можно отдохнуть, где тебе вздумается, идут жители Смоленщины: всходненские, знаменские, темкин-ские, ярцевские… Они еще не знают, что ждет их в родных местах, как ужасающе выглядят родные пепелища, — война немилосердно расправилась с «родиной малой», но ощущение свободы придает им силы.

Эти строки встречают всех проезжающих и приезжающих — с мая 1978 года они высечены на мемориальной доске на здании вокзала. Можно представить, что испытал поэт тогда, в те незабываемые сентябрьские дни. Всего каких-то 11 километров… и : «Войска Западного фронта, продолжая наступление, успешно форсировали реку Днепр и после упорных боев 25 сентября штурмом овладели областным центром — Смоленск».

Каким увидел Твардовский город своей юности, мы прочтем в его очерках «На родных пепелищах», «Год спустя» и поэтическом цикле «В Смоленске» — это было удручающее, горестное зрелище — все порушено, поругано, обезображено.

«Литературное произведение, — пишет Д. С. Лихачев, — распространяется за пределы текста. Оно воспринимается на фоне реальности и в связи с ней. Город и природа, исторические события и реалии быта — все это входит в произведение, без которых оно не может быть правильно воспринято.

Реальность — как бы комментарий к произведению, его объяснение». Но добавим, и произведение написать без всего этого невозможно. События лета — осени 1943 года стали той исторической правдой, которая вернула Твардовского к «песне», задуманной студеной зимой 1941/42 года.

После освобождения родных мест около трех месяцев редакция «Красноармейской, правды» находилась на станции Колодня, и поэт жил у родных в Смоленске. Тут-то и началась интенсивная работа над поэмой, которую «в себе берег, Про будущее прочил», а фактически не забывал «весь этот срок» в ожидании «какой-то встречи, вести». И вот наступило то самое время, когда и встреч и вестей было предостаточно, конец 1943-начало 1944 года полностью отданы им новому произведению.

Внимательный читатель заметит, что в публикациях «Теркина» наступил длительный перерыв — вернулся к нему поэт лишь в феврале 1944 года.

6 ноября в газете «Красноармейская правда» появилась «первая ласточка» — отрывок, озаглавленный «Россия» с подзаголовком «Из поэмы». И лад, и. склад, и, главное, содержание — все говорит о том, что это первоначальное воплощение замысла, возникшего «в года, когда зимой студеной, война стояла у ворот столицы осажденной…».

Не стану долго задерживать ваше внимание на этом отрывке, не вошедшем в канонический текст поэмы, но ознакомиться с ним все же нужно. Сделать это очень легко: с 1947 года после некоторой правки Твардовский включает его во все сборники как самостоятельное стихотворение — «Огонь».

Но развивающиеся события еще не давали необходимого материала, чтобы завершить «песню» в начатой тональности.

Поэт не «наступает на горло собственной песне», а продолжает жить этим замыслом, жить «всеми слоями сознания — и тем, что обозначается собственно сознанием, и теми высшими его состояниями, которые определяются термином «озарение» . Вероятно, некое «озарение» и изменило весь ход повествования.

Каждый талантливый писатель прежде всего сын своего народа и своей эпохи. Ярчайший пример тому все творчество Твардовского. Буквально через месяц после появления первого отрывка «из поэмы» в корне меняется весь ход повествования.

Теперь это уже не широкое полотно военных действий, а лирический рассказ о муках простой русской семьи, горестях и бедах, выпавших и на долю воинов, одетых «в справедливую шинель бойца», их родных и близких.