К топологии образа: Печорин и Гамлет

Литературоведение не только социальная, но и психологическая дисциплина постольку, поскольку оно входит в общую научную систему знаний о человеке, человековедения. Многовековый опыт науки показывает, как сложна область, которая занимается изучением психической жизни человека, с каким трудом открываются ее тайны.

И. П. Павлов, которому многим обязана современная наука о человеке, писал: «Сколько тысячелетий человечество разрабатывает факты психологические, факты душевной жизни человека! Ведь этим занимаются не только специалисты-психологи, но и нес искусство, вся литература, изображающая механизм душевной жизни людей. Миллионы страниц заняты изображением внутреннего мира человека, а результатов «того труда — законов душевной жизни человека — мы до сих пор не имеем».

Мысль об исключительной сложности задачи постижения законов душевной жизни человека развивал в 80-х годах прошлого века В. Г. Короленко. Он писал: «Наши чувства, наши страсти, инстинкты, взгляды, побуждения — такие бесчисленные, разноцветные нити. Человек весь соткан из них в более или менее сходных, более или менее различных сочетаниях.

Познать их во всей полноте — это претензия, которую с легким сердцем припишет себе разве уж очень легкомысленный художник».

Историк литературы не вправе упрощать свою задачу, уходить от той «страшной сложности, в виде которой нам представляется внутренний мир человека». Для литературоведа так же, как и для психолога, представляет огромный интерес вопрос о содержании и эволюции душевного мира человека, а также о тех изменениях, которые происходят в нем под воздействием внешних факторов .

И — литературоведение, и психология имеют дело с бесконечным многообразием человеческих характеров, индивидуальностей, со специфическим отражением в их сознании внешнего мира. Это приобретает особую остроту, когда речь идет о художественном восприятии , художественном мышлении как особой форме общественного сознания.

Нельзя не считаться и с тем, что в психическом мире человека есть заповедные уголки, где многое еще остается неясным, неразгаданным. Существует и сфера особо устойчивых в природе человека явлений, которые меньше поддаются воздействию времени, представляются как бы постоянно действующими факторами. В бессмертных образах мировой литературы, с одной стороны, отражены признаки времени, исторической эпохи, с другой — какие-то устойчивые черты природы человека, его внутреннего мира.

По мнению Чернышевского, главное достоинство писателя заключается в «знании человеческого сердца, способности раскрыть перед нами его тайны». Для этого нужно, чтобы писатель прежде всего обладал способностью наблюдения над самим собой, самоуглубления, погружения в свой собственный внутренний мир с целью самопознания, потому что, говорит Чернышевский, «тайны человеческого духа в самом себе», потому что законы психической жизни открываются перед нами «только в нашем собственном самосознании». Лишь через самоанализ, самопознание может быть создана прочная основа для изучения жизни, многообразия человеческих характеров, сложнейших процессов внутреннего развития и чувства. «Кто не изучил человека в самом себе, — замечает Чернышевский, — никогда не достигнет глубокого знания людей».

Важнейшая особенность миросозерцания Лермонтова, в творчестве которого преобладает личное начало, лиризм, та особенность, которая определяет и своеобразие его психологизма, заключается в острой потребности самопознания и при его посредстве постижения окружающего мира. Начиная с ранних произведений мысль о познании самого себя постоянно занимает его; он ищет пути, способы самораскрытия, этим вызвано его тяготение к предельно искренним признаниям, к исповеди, стремление к анализу движений жизни собственного сердца, к полемике с самим собой, придающие напряженный характер его психологизму.

Способность Лермонтова к самоанализу и через него к самопознанию нужно ценить очень высоко, потому что, как писал Белинский, «нет ничего труднее, как разбирать язык собственных чувств, как знать самого себя». И еще: «сердце наше — вечная тайна для нас самих». Лермонтов первый в русской литературе дал блестящие образцы анализа сложного процесса напряженной внутренней борьбы, того типа психологического анализа, который открывал новые пути в развитии психологического направления русской прозы.

Этим новым подходом к изучению человека литература была обязана романтизму. Он наметил пути раскрытия содержания внутреннего мира человека во всем многообразии его индивидуального выражения.

Лермонтов шел по пути усовершенствования романтической эстетической системы, углубления психологического анализа, все большего проникновения в неизведанные «сокровеннейшие тайны» «жизни души и сердца». В романе » Герой нашего времени » автор создал образ трагической личности, образ «человека, пожираемого страшными силами своего духа», осужденного в силу обстоятельств «на внутреннюю и внешнюю бездейственность». Он изображен, как писал Белинский, «не в бальном костюме, не в мундире, а в халате, в своей комнате, в уединенной беседе с самим собой, в домашнем расчете с своей совестью». «Биография души» Печорина излагается автором на фоне различных жизненных ситуаций и конфликтов. Самонаблюдения героя как бы подвергаются автором проверке в общении его с другими лицами, путем преломления его внутреннего облика в их сознании. Это позволяет открываться каким-то новым граням богатой натуры Печорина.

Лермонтов фиксирует внимание не на поведении Печорина, а на внутренних связях и незримых пружинах психического процесса, на том, что скрыто от постороннего взгляда и что иногда открывается самим героем под воздействием острой потребности понять себя. только начало и конец психического процесса», последнее происходит в тех случаях, когда автор заботится «преимущественно о результатах, проявлениях внутренней жизни», а не «о таинственном процессе, посредством которого вырабатывается мысль или чувство». С этой точки зрения Чернышевского не удовлетворяют даже монологи, в которых, как он пишет, «почти всегда выражается борьба чувств, и шум этой борьбы отвлекает наше внимание от законов и переходов, по которым совершаются ассоциации представлений, — мы заняты их контрастом, а не формами их возникновения, — почти всегда монологи, если содержат не простое анатомирование неподвижного чувства, только внешностью отличаются от диалогов: в знаменитых своих рефлексиях Гамлет как бы раздвоятся и спорит с самим собою; его монологи в сущности принадлежат к тому же роду сцен, как и диалоги Фауста с Мефистофелем».»