Как войти в мир художественного произведения?
На первый взгляд, рассуждать в майском номере о том, как быстрее и вернее увлечь учеников изучаемым произведением, не очень своевременно. Но если помнить, что каникулы пролетают мгновенно и новый учебный год с его вечными методическими проблемами не за горами, меланхолия отступает. Тем более что материалы этого номера напоминают о неожиданных с точки зрения традиционной педагогики, но очень эффективные приемах, способах, методах сближения ученика и художественного произведения.
В упоминавшейся в «Школе филологии» замечательной книге » Роман Л. Толстого «Война и мир»» С. Г. Бочаров размышляет: «Может быть, минуя предварительные «общие слова», попытаться прямо через текст войти в мир сцеплений романа Толстого? Может быть, та или иная страница, тот или другой эпизод вернее и непосредственнее введут нас в книгу, во внутреннюю связь ее, чем предварительные общие рассуждения?»
И далее наш выдающийся филолог-художник показывает, как это можно сделать в реальности, начав читать сцену возвращения Николая Ростова домой после крупного проигрыша.
А для того чтобы понять «самое глубокое значение» слова мир в «многосложном образе мира в книге Толстого» — мир как «особая, внутренняя, разумная связь, целесообразный порядок», С. Г. Бочаров обращается к эпизоду, где рассказывается о состоянии Пьера после того, как «он увидел расстрел французами пленных и сам он стоял в этой толпе, откуда брали людей, чтобы их убить». Толстой пишет о Пьере: «Мир завалился в его глазах, и остались одни бессмысленные развалины». Однако, напоминает С. Г. Бочаров, следом в той же главе (Т. IV. Ч. 1. Гл.
XII) происходит встреча Пьера с Платоном Каратаевым и к нему «возвращается вера в жизнь, он чувствует, что «прежде разрушенный мир с новою красотой… воздвигался в его душе»».
Войти в громаду толстовского создания можно с разных крылец, а можно и с парадного входа, с заглавия. Так, С. Г. Бочаров обращает внимание, что первоначально сочинение называлось — «Все хорошо, что хорошо кончается», ярко даже для нашего времени и попросту новаторски, «авангардистски» для 1860-х годов, а затем показывает, почему Толстой его заменил. «…У него в результате получилась книга, в заголовке которой всего вернее было не итог подчеркнуть, не то, как «кончается», но просто назвать тему произведения, которая в то же время больше, чем тема — проблема, противоречие человеческой жизни, которое у Толстого решается, — решается, однако, не тем, что «кончается» в сюжете романа».
Будет нерасчетливым пройти и мимо того, что в дооктябрьской русской орфографии значения слова «мир» различались начертанием: миръ и мiръ , и при этом подумать над тем, почему все же Лев Толстой назвал книгу «Война и миръ», а не «Война и мiръ», хотя он и его герои рассуждают прежде всего о мiрћ.
О подобных способах введения в текст говорят Алла Киселева, Игорь Шайтанов, а Сергей Волков, рассказывая о преподавании Юлия Анатольевича Халфина, обозначает еще один прием «встряхивания» неподготовившегося, скучающего класса. «Как звали маму Онегина?» «Антипедагогизм» Халфина совершенно мнимый, ибо его подходы всегда опираются на главное — этико-эстетические ценности литературы, которые надо суметь открыть школьникам.
«Литература — роскошь, потому что она впитала в себя все лучшее, что есть в нас, — пишет еще один из героев этого номера Гилберт Кийт Честертон . — Литература и впрямь одно из самых изысканных наслаждений, которое в правовом государстве общедоступно, более того, необходимо. И все же это роскошь в прямом смысле слова, ибо люди могут обойтись и без литературы, оставаясь при этом вполне разумными и даже счастливыми существами».
Но не поступим ли мы антигуманно, если не прибавить еще — бездарно, лишив школьников возможности навсегда приобщиться к этой роскоши?!
Как войти в мир художественного произведения?