Каков же художественный принцип проявления пушкинской позиции в мемуарах Гринева?

Соотнесение рассказа условного автора с драматической ситуацией, создаваемой Пушкиным, носит динамический характер. При их пересечении, по законам индукции, возникает новая, особая, «возбудительная», по меткому слову Гоголя, сила — поэтическая концепция событий и характеров в романе. Поскольку же пушкинские ситуации, предложенные Гриневу для честного описания, в большинстве случаев посвящены «испытаниям» Пугачева, то главное содержание «Капитанской дочки» обусловлено поэтическим характером Пугачева, и через него оказалось возможным раскрытие пушкинской поэтической концепции будущей русской революции.

Закон поэтической индукции позволяет не только отчетливо представить себе разность уровней понимания «пугачевщины» Гриневым и Пушкиным, но и решить такой трудный в пушкиноведении вопрос, который до сих пор еще является камнем преткновения,- как толковать фразу Гринева: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Каково отношение Пушкина к этой сентенции?

Обратим внимание на ее начало: «Не приведи бог видеть…» Здесь подчеркивается реальный факт — Гринев действительно наблюдал, видел начало и конец восстания, его поражение, казнь Пугачева с товарищами. Рассказчик констатировал и жестокость бунта, и его бессмысленность, то есть безрезультатность, что еще больше подчеркивало бесполезность жестокой борьбы. Вывод этот выражал эмпирическую правду о восстании и позицию дворянина.

Позиция Пушкина иная. В первой главе я уже говорил, что обреченность «русского бунта» открыта была в «Истории Пугачева». Потому не случайно Пушкин заставляет Гринева записать эту сентенцию — честный и добросовестный свидетель формулировал правду о характере восстания. Читатель должен был знать этот объективный вывод: историзм убеждений Пушкина не допускал какой-либо идеализации событий, искажения истории. Но в то же время взгляды Гринева и Пушкина не совпадают. Правда Гринева эмпирична, однозначна; Гринев констатирует факт — что видел, то и записал. Правда Пушкина глубоко исторична, прочно опирается на понимание социальной природы противоречий дворянства и крестьянства. И главное — Пушкин видит и понимает трагизм русского бунта.

Точка зрения Пушкина на события проявляется отчетливо в самых различных ситуациях. Вспомним еще раз сцену готовившегося допроса башкирца под пытками. Гринев, потрясенный видом изуродованного властями мятежника, записал очередную сентенцию, которая кончалась словами: «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».

Эта фраза была перенесена Пушкиным из незавершенного «Путешествия из Москвы в Петербург» (глава «Русская изба»). На этом основании пушкинисты устанавливают общность взглядов Путешественника и Гринева на социальный вопрос. Но делать этого нельзя, поскольку сам текст сравниваемых фраз не идентичен. Фраза эта имеет историю (что не учитывается), которая и раскрывает нам изменившиеся за два года взгляды Пушкина.

Давно установлено, что герой пушкинского «Путешествия», рассуждая о положении русского крепостного, по воле Пушкина использует мысль Карамзина: «Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот» («Письма русского путешественника», запись от апреля 1790 года). Таково мнение Карамзина о революции. Путешественник же (пушкинский), рассуждая о судьбе крепостных, возлагает надежды на просвещение: «Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения… Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества…»

Работая над «Капитанской дочкой», Пушкин, перенося в роман часть фразы Путешественника, не только убирает ее конец — «страшных для человечества» (что уже очень важно!)., но, главное, решительно меняет содержание этой декларации — Гринев применяет ее не к социальным вопросам, как это делал Путешественник, но к смягчению нравов! Увидев изуродованного жестокой пыткой башкирца, Гринев замечает, что, дожив до царствования Александра I, он видит «успехи просвещения и распространение правил человеколюбия», в результате чего бесчеловечные пытки более не применяют. Оттого он и восклицает; «лучшие и. прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».

Слова эти произносит Гринев, и они выражают его взгляды. Но поскольку мы знаем, что эта формула претерпела изменения благодаря Пушкину, она характеризует и его новые убеждения. Вернее, она проясняет позицию автора романа по коренному вопросу: Путешественник в 1834 году утверждал, что насильственные политические потрясения страшны для человечества (почти так же думал и Пушкин); в 1836 году Пушкин резко корректирует сентенцию Гринева: убирает определение «политические», оставляя нейтральное — «насильственные потрясения», и, главное, снимает общую характеристику этих потрясений — «страшные для человечества». Этот мотив, так волновавший Пушкина в 1833-1834 годах, теперь снят, в своем идейном развитии Пушкин сделал шаг навстречу будущему.

При этом сохраняется просветительская вера в могучую силу нравов, в их преобразующий общественную жизнь характер, в способность формировать правила человеколюбия и гуманности.