Котлован «общепролетарского дома» и его строители

Роман А. П. Платонова «Котлован» был написан в конце 1920-х годов, но читатели смогли прочитать его только через шестьдесят лет. Слишком отчетливо было видно негативное отношение Платонова и к принудительной коллективизации, и к утопической идее строительства огромного здания социализма. Роман получил отрицательную оценку и не был разрешен к печати, а позже были почти полностью запрещены и другие произведения писателя.

Название повести имеет символический смысл. Герои Платонова действительно строят котлован — фундамент «общепролетарского дома», но этот котлован оборачивается пропастью, могилой, где оказываются похороненными все надежды людей, их вера в то, что «радость сделается мыслью».

Кто же они, эти строители будущего «общепролетарского дома»?

Это искатель истины, уволенный с завода «в день тридцатилетия личной жизни» Вощев, уволенный из-за слабосильности и «вследствие задумчивости среди общего темпа труда». Это безногий инвалид Жачев, которого «капитал пополам сократил», буян и силач Чиклин, который за свои проделки «томился затем в тюрьме и пел оттуда песни в летние вишневые вечера». Это больной и «ничтожный телом» Козлов, больше всего на свете боявшийся того, что в новую жизнь с большими домами его не примут, если он явится туда «нетрудовым элементом». Это и «активисты»: товарищ Сафронов, выдвинувший лозунг: «Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма», и товарищ Пашкин, с его знаменитым «темп тих». «Социализм обойдется и без вас, — агитирует он рабочих, — а вы без него проживете зря и помрете».

Жил активист Пашкин, председатель профсоюза, в основательном доме из кирпича, окна его жилища выходили в сад, где даже ночью светились цветы, а печь в кухне работала, как котельная, «производя ужин». «Ну что ж, — успокаивал Пашкин рабочих, когда те жалуются на трудности, — все равно счастье наступит исторически».

Строители котлована жили в дощатом сарае на бывшем огороде, все двадцать в одном бараке. Были они худы, как мертвецы, спали вповалку, никто из них не видел снов и не разговаривал во сне, ни в ком не чувствовалось «излишка жизни». Все они работают до изнеможения, но все одержимы мыслью о доме будущего, который когда-нибудь заселят «местным классом пролетариата». Вощев лежал по вечерам с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда все вокруг будет «помещенным в скупое чувство счастья».

Если Вощев ищет абстрактную истину, «план жизни», потому что «от душевного смысла улучшилась бы производительность», то инженер Прушевский и Чиклин ищут конкретную женщину, которую они видели очень давно и которую не могут забыть до сих пор. Это была дочка хозяина кафельного завода. Прушевский и Чиклин не помнят даже ее лица, но надеются, что вспомнят и узнают ее «по одной своей печали». Чиклин находит наконец эту женщину — умирающей на куче соломы, а рядом с ней — ее дочь, маленькую Настю. Могильным холодом и ужасом веет от этой сцены.

Умирая, мать прежде всего заботится о том, чтобы девочка никому не говорила, что она родилась от «буржуйки», иначе и ее заморят. Девочка хорошо запомнила наказ матери и «сторожила сама себя». С появлением в бараке Насти у Жачева, Чиклина и Вощева появляется смысл жизни.

Они трогательно заботятся о девочке, водят в детский сад и учат писать печатными буквами «Да здравствует Ленин». Когда в финале Настя умирает, мир рушится в их душе. Стоя на краю еще не вырытого котлована, куда он опускает гроб с телом Насти, Вощев думает: «Где ж теперь будет коммунизм на свете?» Зачем ему нужен теперь смысл жизни, если нет маленького верного человека, в котором истина стала бы радостью?

Умирает Настя, Жачев «уползает» в город, чтобы никогда не вернуться на котлован.

Так ничего не построили строители «общепролетарского дома». Можно только удивляться провидческому дару Платонова, предсказавшему крах коммунистических иллюзий и печальную судьбу строителей социализма.