Краткий сюжет поэмы Твардовского «Теркин на том свете»

С военным сюжетом связана поэма, получившая название «Теркин на том свете». Она вышла в свет только в 1963 г., хотя была завершена уже в 1954-м. Перед нами вполне узнаваемый герой — тот самый Теркин, «простой и грешный», дотошно любознательный, до смерти привязанный к жизни. Фабула произведения непосредственно вытекает из тех ситуаций, которые имели место в главе «Смерть и воин». Однако перед нами не продолжение «Книги про бойца». Здесь иные творческие задачи, по сути другой предмет разговора. Показано то же военное время, но для автора и читателя оно уже позади, и потому так резко акцентированы отрицательные черты системы, мешавшей людям дышать и жить, — и в недавнем прошлом, и в последующие годы. Автор по-прежнему разделяет читателей как бы на два типа: одни все поймут правильно, другие начнут выискивать идеологические просчеты, недозволенные «грехи», но ни Теркина, ни его создателя эти вторые запугать не могут.

Герой видит тот свет с такой же непосредственностью, с какой воспринимал мир на этом. Его наблюдательность сохраняет оттенок детской впечатлительности: «Видит, валенками он | Наследил у двери. | А порядок, чистота — | Не приткнуть окурок. | Оробел солдат спроста | И вздохнул: | — Культура…» Чем дальше, тем больше место, куда попал Теркин, напоминает высокое чиновное заведение вроде тогдашнего ЦК ВКП(б) или еще хуже того — НКВД. Встречает погибшего солдата ответственное лицо — «генерал-покойник». У генерал-покойника — солидная охрана. Прямодушный Теркин понимает, что вопрос о целесообразности охраны покойника был бы лишним: «Для чего — судить не нам…» Но, вспомнив, что он находится там, где бояться уже нечего, — самое страшное уже случилось, — смело высказывается по поводу увиденного:

Раз уж списан ты сюда,
Кто бы ни был чином,
Вплоть до Страшного суда
Трусить нет причины.

Твардовский показывает, как незаметно в государстве формальные отношения стали большей ценностью, чем жизнь человеческая. Законы, исходящие с того света, утверждают абсурдные нелепости. Умершего героя вопрос о документах мало волнует — осознать бы самое главное, но ему назидательно указывают: » — Все мы, братец, мертвецы, | А порядок — вот он». Гротесковое сочетание фантастически-мрачного и уродливо-комического проходит через всю поэму, выступая в роли структурообразующего принципа. Теркин по-прежнему беззащитен перед неблагоприятными обстоятельствами. Если прежде ему угрожал огонь кромешный, то теперь перед ним «стол кромешный» и «кромешный телефон». Даже автор не может у Стола проверки заступиться за бедолагу. «Погоди, и самого | Автора проверим…» — запугивают чиновные покойники, понуждая героя тиснуть отпечатки пальцев, требуя заполнить унизительную анкету. Остроумный Теркин составил ее так, что издевка вернулась к начальникам, загоняющим жизнь в бессмысленную схему «авто-био». Простодушно и с едва проявляющейся усмешкой он записал:

Дед мой сеял рожь, пшеницу,
Обрабатывал надел.
Он не ездил за границу,
Связей также не имел.

Стол медсанобработки тоже наводит на грустные аллюзии. Здесь тот же оскорбительный для человека бюрократизм. Горькая ирония перерастает в сарказм, за строчками угадывается опыт, повергающий в отчаяние:

Не подумал, сгоряча
Протянувши ноги,
Что без подписи врача
В вечность нет дороги.

Теркин изначально и безусловно виноват в глазах любого начальства. С ним разговаривают более чем высокомерно: «Вам же русским языком…» Стена непонимания, окружившая человека, загоняет его в тупик. Привыкший во всем добиваться ясности, бедняга потребовал жалобную книгу.

Но отчетлив был ответ
На вопрос крамольный: —
На том свете жалоб нет,
Все у нас довольны.

Твардовский показал фальшиво-благополучную «Сеть», умерщвляющую живые ростки творчества. Вот редактор. Над его столом надпись «Гробгазета». Конечно же, ничего живого сюда не пропустят. Портрет редактора по гротесковой заостренности письма напоминает нам самые едкие сатирические образы Маяковского:

Вот притих, уставясь тупо,
Рот разинут, взгляд потух.
Вдруг навел на строчки лупу,
Избоченясь как петух.

Беседы с другом-фронтовиком, казалось бы, должны стать отрадой для погибшего, но этого не происходит, так как прежде живой адаптировался в мире мертвых. Именно с этим характером связаны самые жесткие сатирические обобщения. Друг-приятель кичится своей принадлежностью к номенклатурно-высокопоставленным кругам того света. Он просвещает нашего героя, выступая в роли дантовского Вергилия. Оказывается, и в потустороннем мире есть разделение по политическому принципу — наш и их тот свет. Наш «распланирован по зонам, | По отделам разнесен», а их — проигрывает ввиду своей неупорядоченности. «Тут колонна, | Там толпа», — так описывает его гид. Этому предавшему жизнь покойнику все ясно и понятно, его не мучают сомнения, он убежден: «Наш тот свет в загробном мире | Лучший и передовой». На любознательный вопрос Теркина, как работают в царстве мертвых, всезнающий друг горделиво разъясняет: дескать, «от мала до велика все у нас руководят». Находчивый боец не мог удержаться от развернутого сравнения:

Это вроде как машина
Скорой помощи идет.
Сама режет, сама давит,
Сама помощь подает.

Кадры-тени заняты иллюзорной деятельностью: «кто в Системе, | Кто в Сети…», кто в «Комитете по делам Перестройки вечной…». Дьявольские элементы способны не только самовоспроизводиться, но обладают сверхспособностью разрастаться под видом сокращения. Математические законы в этом метафизическом мире не действуют: «Словом, чтобы сократить, | Нужно увеличить…»

Твардовский не только выразил радикальные для того времени политические взгляды, но и обрисовал смешные и грустные нравственно-психологические черты современности. Загробное начальство, сеющее скуку среди подчиненных, само не прочь поразвлечься, подглядывая в «стереотрубу», «до какого разложенья докатился их тот свет», услаждая себя созерцанием «буржуазной» порнографии. Эти запретные радости — только для «загробактива». Если же рядовой человек выразил свои естественные желания — попить воды, выспаться, он тут же заподозрен в крамоле, и рутинный мир жестоко глушит их. В сюжете есть намек на то, что система находится в постоянной готовности подавить живое с помощью ГУЛАГа. Приказ о ликвидации ЧП в подземном государстве (обнаружен живой Теркин среди мертвых) гласит: «Запереть двойным замком, | Подержать негласно, | Полноценным мертвяком | Чтобы вышел. — Ясно».

За поэмой «Теркин на том свете», несомненно, стоят и биографические реалии. В 1952 г. на XIX съезде ВКП(б) была переименована в КПСС, в связи с чем производился обмен партийных документов. В учетной карточке поэта было записано, что он «сын кулака», и это «клеймо» Твардовского сильно возмущало. В письме Н. С. Хрущеву он писал: «Я вспомнил свое детство, раннюю юность, полные, за редкими проблесками относительного достатка, лишений и тяжелого труда, и не могу даже условно (ведь практически это не имеет значения для моей нынешней судьбы) согласиться с этой отметкой». Поэта смущала двойственность репутации, влекущая к неизбежной фальши. Обращаясь к новому главе партии, автор «Теркина» далее писал: «В многочисленных изданиях моих книг, в учебниках и хрестоматиях советской литературы, в библиографических справках — всюду указывается, что писатель Твардовский А. Т. — сын крестьянина-кузнеца, т. е. выходец из трудовой семьи, человек, с малых лет познавший труд, и т. п. Таким образом, получается, что у меня как бы две биографии: одна — в книжках — для народа, для читателей, в том числе детей-школьников, — другая в учетной карточке». Все хлопоты, разбирательства закончились резолюцией «В просьбе… отказать».

Жизненным фоном для «Теркина на том свете » оказались и драматические перипетии редакторской деятельности. Ожидая решенного в «верхах» снятия с поста главного редактора журнала «Новый мир», Александр Трифонович писал своему другу Валентину Овечкину 24 мая 1954 г.: «Что касается моего дела, то скажу тебе здесь одно: только развернувшаяся работа над загробным Теркиным удерживала меня от почти что отчаяния. Друзья некоторые выжидательно примолкли, недруги возликовали уже было». «Попросту: дела архиплохи, о чем ты лишь в сотой доле можешь догадываться, читая газеты, — писал он тому же адресату через некоторое время. — Из «Нового мира» меня «уходят» (уже объявлено предварительно), «Теркин» мой, как это подтверждают теперь и те, что пожимали мне руки, оказывается, «пасквиль», «клеветническая» и т. п. вещь. Нет даже речи о поправках или доработках».

Почему так агрессивно набросились на Твардовского литературные и партийные чиновники? Ответ на этот вопрос легче всего найти в тексте. Автор поэмы о путешествии на тот свет противостоит всему, что убивает душу, он «рад весьма, что в преисподней не пришелся ко двору». Ему по-прежнему дорог не идеальный, но дотошный в искании истины, справедливый и остроумный человек, не разучившийся ценить самые простые вещи. Такой герой не стыдится быть собой, не хочет играть фальшивую роль. Психологической достоверности автор добивается, описывая мелкие детали, «пустяковые» переживания, например:

За рекой Угрой в землянке —
Только сел, а тут «в ружье!» —
Не доел консервов банки,
Так и помню про нее.

Оттенки комического, самые многообразные, словно облако окутывают все уровни художественного содержания. Оно дает простор для индивидуального восприятия. Читателю постоянно надо додумывать, «смекать», рисовать воображаемые картины того, что стоит за стихами. Думается, что «эзопов язык» помогал автору не только обойти цензуру, но и спасти читателя от казенной скуки.