Краткое изложение На Иртыше

С. П. Залыгин

На Иртыше

Стоял март месяц девятьсот тридцать первого года. В селе Крутые Луки допоздна горели окна колхозной конторы — то правление заседало, то просто сходились мужики и без конца судили-рядили о своих делах. Весна приближалась.

Посевная. Как раз нынче сполна засыпали колхозный амбар — это после того, как пол подняли в амбаре Александра Ударцева. Разговор теперь шел, как не перепутать семена разных сортов. И вдруг с улицы кто-то крикнул: «Горим!» Кинулись к окнам — горел амбар с зерном… Тушили всем селом.

Снегом заваливали огонь, вытаскивали наружу зерно. В самом пекле орудовал Степан Чаузов. Выхватили из огня, сколько смогли. Но, и сгорело много — почти четверть заготовленного.

После уж заговорили: «А ведь неспроста загорелось. Само не могло» — и про Ударцева вспомнили: где он? А тут жена его Ольга вышла: «Нет его. Убег». — «Как?» — «Сказал, будто в город его нарядили.

Собрался и конный подался куда-то». — «А может, дома он уже? — спросил Чаузов. — Пошли посмотрим». В доме встретил их только старый Ударцев: «А ну, цеть отсюда, проклятущие! — И с ломом двинулся на мужиков. — Пришибу любого!» Мужики повыскакивали наружу, только Степан с места не сдвинулся. Ольга Ударцева повисла на свекре: «Батя, опомнитесь!» Старик остановился, задрожал, уронил ломик… «А ну, вытаскивай отсюда всех живых, — скомандовал Чаузов и выскочил на улицу. — Вышибай с подполу венец, ребята!

Подкладывай лежни на другую сторону! И… навались». Уперлись мужики в стену, поднажали, и дом пополз по лежням под уклон. Распахнулась ставня, треснуло что-то — завис дом над оврагом и рухнул вниз, рассыпаясь. «Дом-то добрый был, — вздохнул зампредседателя Фофанов. — От она с чего пошла, наша общая-то жизнь…»

Возбужденные мужики не расходились, снова сошлись в конторе, и пошел разговор о том, какая жизнь ждет их в колхозе. «Ежели власть и дальше будет делить нас на кулаков и бедняков, то где остановятся, — рассуждал Хромой Нечай. Ведь мужик, он изначально — хозяин. Иначе он — не мужик.

А власть-то новая хозяев не признает. Как тогда на земле работать? Это рабочему собственность ни к чему. Он по гудку работает. А крестьянину?

И получается, что любого из нас кулаком можно объявить». Говорил это Нечай и на Степана посматривал, правильно ли? Степана Чаузова в деревне уважали — и за хозяйственность, и за смелость, и за умную голову. Но молчал Степан, не просто все.

А вернувшись домой, обнаружил еще Степан, что жена его Клаша поселила в их избе Ольгу Ударцеву с детьми: «Ты их дом разорил, — сказала жена. — Неужели детишек помирать пустишь?» И осталась у них Ольга с детьми до весны.

А на другой день зашел в избу Егорка Гилев, мужичок из самых непутевых на селе: «За тобой я, Степан. Следователь приехал и тебя ждет». Следователь начал строго и напористо: «Как и почему дом разрушили? Кто руководил?

Было ли это актом классовой борьбы?» Нет, решил Степан, с этим разговаривать нельзя — что он в нашей жизни понимает, кроме «классовой борьбы» ? И на вопросы следователя отвечал уклончиво, чтоб никому из односельчан не навредить. Вроде отбился, и в бумаге, что подписал, лишнего ничего не оказалось. Можно бы и зажить дальше нормально, спокойно, но тут председатель Павел Печура из района вернулся и сразу — к Степану с серьезным разговором: «Думал я раньше, что колхозы — дело деревенское. ан нет, ими в городе занимаются.

Да еще как! И понял я, что не гожусь. Тут не только крестьянский ум да опытность нужны. Тут характер нужен сильный, и главное, уметь с политикой новой обращаться.

До весны побуду председателем, а потом уйду. А в председатели, по моему разумению, тебя нужно, Степан. Ты подумай».

Еще через день снова Егорка Гилев заявился. Огляделся и тихо так сказал: «Тебя Ляксандра Ударцев к себе вызывает нонче». — «Как это?!» — «Он хоронится у меня в избе. С тобой поговорить хочет. Может, они, беглые, такого мужика, как ты, к себе хотят приохотить». — «Это чего ж мне с ними вместе делать?

Против кого? Против Фофанова? Против Печуры? Против Советской власти?

Я детям своим не враг, когда она им жизнь обещает… А тебя бить до смерти надо, Егорка! Чтоб не науськивал. От таких, как ты, — главный вред!»

«И что за жизнь такая, — злился Степан, — дня одного, чтобы мужику дух перевести и хозяйством заняться, не дается. Запереться бы в избе, сказать, что захворал, да на печи лежать». Но пошел Степан на собрание. Он знал уже, про что собрание будет.

В районе Печура задание получил — увеличить посевы. А где семена брать? Последнее, на еду оставленное, нести в колхоз?..

Народу было в избе-читальне — не продохнуться. Сам Корякин из района пожаловал. Был он из крутолученских, но теперь уже не мужик, а — начальник.

Докладчик, следователь, о справедливости начал говорить, об общественном труде, как самом правильном: «Вот теперь машины пошли, а кто их купить может? Только богатый. Значит, и поэтому — объединяться надо». «Да, машина — это не лошадь, — задумался Степан, — она-то действительно другого хозяйствования требует».

Наконец дошло и до семян: «Люди сознательные, преданные нашему делу, думаю, подадут пример, из своего личного запаса пополнят семенной фонд колхоза». Но молчали мужики. «Даю пуд», — сказал Печура. «А сколько Чаузов даст?» — спросил докладчик. Поднялся Степан.

Постоял. Посмотрел. «Ни зернышка!» — и сел снова. Тут Корякин голос подал: «Чтобы кормить свою семью и жену классового врага с ребятишками, есть зерно, а для колхоза — нет?» — «Потому и нет, что едоков прибавилось». — «Значит, ни зерна?» — «Ни единого…» Кончилось собрание. И той же ночью заседала тройка по выявлению кулачества.

Как ни защищали Чаузова Печура и следователь, а Корякин настоял: объявить кулаком и выселить с семьей. «Я тут подослал к нему Гилева, сказать, что с ним якобы хочет встретиться Ударцев, так он хоть на встречу и не пошел, но ведь и не сообщил же нам ничего. Ясно — враг».

…И вот собирает Клашка барахлишко в дальнюю дорогу, прощается Степан с избой, в которой вырос. «Куда повезут, что с тобой делать будут — дело не твое, — рассуждает он. — На месте будешь — вот тогда уже снова за жизнь хватайся, за невеселую землю, за избу какую-никакую…» Хромой Нечай пришел в тулупе, с кнутом: «Собрался, Степа? Я тебя и повезу. Соседи мы.

И дружки». Печура прибежал попрощаться, когда сани уже тронулись. «И почто цена такая за нашу, за мужицкую правду назначена? — спросил Печура у Нечая. — И кому она впрок? А?» Нечай не ответил.