Краткое изложение повести Гоголя «Старосветские помещики»

В одной Из отдаленных деревень Малороссии, в низеньком домике жили два старичка прошедшего века — Афанасий Иванович Товстогуб и жена его Пульхерия Ивановна Товстогубиха. Ему было шестьдесят лет, ей пятьдесят пять. Афанасий Иванович был высокого роста, он почти всегда улыбался, когда что-нибудь рассказывал или слушал. Пульхерия Ивановна держалась серьезнее, смеялась редко, но в ее лице было много доброты и готовности угостить вас лучшим, что она имела.

Нельзя было видеть гх взаимную любовь без сочувствия и участия.

Они никогда не говорим друг другу ты, но всегда вы: «Это вы продавили стул, Афанасий Ившович?» — «Ничего не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я». По старинному обычаю оба они очень любили покушать. Трапезы сменяли одна другую на протяжении всего дня.

Случалось, что Афанасий Иванович, ходя по комнате, стонал и жаловался, что у него как будто немного болит живот, и тогда Пульхерия Ивановна спрашивала: «Может быть, вы бы чего-нибудь съели, Афанасий Иванович?» Афанасий Иванович никогда не отказывался. Съев тарелку кислого молока или жидкого узвара с сушеными грушами, он обыкновенно говорил, что теперь ему сделалось легче.

Иногда Афанасий Иванович любил подшутить над Пульхерией Ивановной и начинал выспрашивать у нее, что бы они делали, если бы сгорел их дом. Пульхерия Ивановна сердилась, говорила, что не хочет этого слушать, что Бог наказывает за такие речи. Афанасий Иванович улыбался, довольный своей шуткой. Когда у старичков бывали гости, все принимало другой вид.

Эти добрые люди очень любили гостей и старались угостить их всем лучшим, что только было. Случалось, что речь заходила о политике и Афанасий Иванович говорил, будто не глядя на Пульхерию Ивановну: «Я сам думаю пойти на войну; почему ж я не могу идти на войну?»

Пульхерия Ивановна возражала, что все это выдумки и что ей и шутки такие неприятно слушать. А Афанасий Иванович смеялся, довольный тем, что напугал Пульхерию Ивановну.

Однако случилось печальное событие, навсегда изменившее мирную жизнь добрых старосветских помещиков. «Событие это покажется тем более разительным, что произошло от самого маловажного случая. Но по странному устройству вещей, всегда ничтожные причины родили великие события и, наоборот — великие предприятия оканчивались ничтожными следствиями». У Пульхерии Ивановны была серенькая кошечка. Нельзя сказать, что она ее слишком любила, но привязалась к ней, привыкнув постоянно видеть ее рядом. Когда Афанасий Иванович подшучивал над этой привязанностью, она отвечала, что «кошка тихое творенье, она никому не сделает зла».

За садом старосветских помещиков находился большой лес, в котором обитали дикие коты. Они подманили кроткую кошечку, «как отряд солдат подманивает глупую крестьянку». Пульхерия Ивановна, заметив пропажу, пыталась искать свою любимицу, но безуспешно.

Однажды она услышала жалкое мяуканье и увидела свою серенькую кошку, очень одичавшую и, видимо, проведшую несколько дней без всякой пищи. Она стала ее кормить, но неблагодарная беглянка так свыклась с дикими котами или «набралась романтических правил, что бедность при любви лучше палат», что выпрыгнула в окно и никто уже не мог ее поймать.

Это потрясло Пульхерию Ивановну. «Это смерть моя приходила за мною!» — сказала она. Напрасно Афанасий Иванович пытался ее успокоить, расспрашивал, что с ней, не больна ли она. Пульхерия Ивановна отвечала, что умрет этим летом и что ее смерть уже приходила за ней.

От этих слов у Афанасия Ивановича болезненно искривилось лицо и слеза повисла на реснице.

«Я прошу вас, Афанасий Иванович, чтобы вы исполнили мою волю. Когда я умру, то похороните меня возле церковной ограды… Я уже довольно пожила, да и вы уже стары, мы скоро увидимся на том свете».

И Афанасий Иванович рыдал, как ребенок. А Пульхерия Ивановна наставляла ключницу, чтоб та глядела за паном, глаз с него не сводила, готовила то, что он любит, платье подавала всегда чистое. Уверенность ее в своей близкой кончине была так сильна, что она слегла в постель. Афанасий Иванович от нее не отходил. «Может быть, вы бы чего-нибудь покушали, Пульхерия Ивановна?» — говорил он, с тревогой глядя в глаза жены. Она хотела что-то сказать, пошевелила губами — и дыхание ее улетело.

Афанасий Иванович был так поражен, что поначалу даже не заплакал. Когда гроб поставили перед вырытой могилой и он подошел поцеловать в последний раз покойницу, на глазах его показались слезы, но какие-то бесчувственные слезы. Однако, вернувшись домой и увидя, что в комнате пусто, и даже стул, на котором сидела Пульхерия Ивановна, вынесли, Афанасий Иванович стал рыдать сильно и неутешно, и слезы, как река, текли из его глаз.

С тех пор прошло пять лет. Оказавшись в тех местах, рассказчик заехал навестить своего старинного соседа. Он сразу узнал старичка, хотя тот согнулся вдвое против прежнего. Афанасий Иванович тоже узнал приятеля и приветствовал знакомой улыбкой. В комнате ощущался тот странный беспорядок, какой бывает в доме вдовца, лишившегося подруги, сопровождавшей его жизнь.

Казалось, видишь человека, которого всегда знал здоровым, без ноги. За столом Афанасий Иванович выглядел беспомощным: часто, подняв ложку с кашей, подносил ее не ко рту, а к носу или вместо того, чтобы вонзить вилку в кусок цыпленка, тыкал ее в графин.

«Вот это кушанье,- сказал Афанасий Иванович, и голос его задрожал, а в глазах появилась слеза. — Это то кушанье, которое по… по… покой… покойни…» — и вдруг разрыдался, уронил тарелку, которая упала и разбилась, залил себя соусом, а слезы его лились, как ручей, на повязанную вокруг шеи салфетку.

Афанасий Иванович жил после этого недолго. Вскоре пришла весть о его смерти, обстоятельства которой имели странное сходство с кончиной Пульхерии Ивановны. Он шел по саду и вдругу слышал, что позади кто-то произнес довольно явственным голосом: «Афанасий Иванович!» Он задумался и проговорил: «Это Пульхерия Ивановна зовет меня!»

Он весь покорился своему душевному убеждению и наконец угас так, как она. Перед смертью он велел положить его возле Пульхерии Ивановны, и это желание было исполнено.