Краткое изложение произведения Андреева «Рассказ о семи повешенных»

В период реакции Андреев создал ряд произведений, в той или иной мере относящихся к теме революции 1905 года. Среди них проникнутые романтикой баррикадных боев «Из рассказа, который никогда не будет окончен» и «Иван Иванович» . Во втором рассказе писатель попытался показать революцию «с точки зрения околоточного».

В рассказе образы рабочих-дружинников, особенно веселого и мужественного человека — Василия. Отвращение вызывает основной персонаж рассказа — околоточный надзиратель Иван Иванович — существо трусливое и злобное.

Большой общественный резонанс вызвал «Рассказ о семи повешенных» , который расценивался в демократических кругах как страстный протест против расправ царизма, над революционерами — в ряду выступлений великих гуманистов: Л. Толстого, Горького, Короленко, Коцюбинского. Л. Андреев с удовлетворением отмечал, что над рассказом работал в ту же пору, когда Л. Толстой «писал свое «Не могу молчать» . Добавим к этому, что статья Толстого была напечатана уже после того, как рассказ Андреева был напечатан, но еще не был прочитан великим писателем.

И тем не менее можно считать, что «Рассказ о семи повешенных» написан под воздействием гуманистических идей Л. Толстого, не случайно автор посвятил его великому гуманисту.

В «Рассказе о семи повешенных» глубоко раскрыта психолология приговоренных к смертной казни пятерых террористов, обвинявшихся в попытке покушения на министра. Вместе с ними идут на виселицу батрак-эстонец Янсон, убивший своего хозяина, и орловский мужик, грабитель и убийца Мишка Цыганок. Андреев соединил этих людей по принципу — «перед смертью все равны», поэтому его не интересуют политические и прочие взгляды осужденных. Революционеры «Рассказа о семи повешенных»,- писал Горький,- совершенно не интересовались > делами, за которые они идут на виселицу».

Но было бы неправильным на этом основании недооценивать значение рассказа.

Прибегнув к излюбленному приему контраста, Андреев показывает неуемный страх министра перед революционерами, его духовную и физическую дряблость. Приговоренные же к казни террористы — люди смелые и мужественные, юные, влюбленные в жизнь. Особую любовь вызывает прекрасный юноша Сергей Головин, у которого даже мрачная тюремная обстановка не убила «радость жизни и весны», а также отличающаяся беспредельной любовью к людям Таня Ковальчук. Они поддерживают малодушных Василия Каширина и Янсона, покоряют своей твердостью даже видавшего виды Цыганка. В работах об Андрееве обычно ссылаются на слова Горького о том, что герои этого андреевского рассказа «производят впечатление людей, которые прожили жизнь неимоверно скучно, не имеют ни одной живой связи за стенами тюрьмы и принимают смерть, как безнадежно больной ложку лекарства».

Это, однако, противоречит содержанию рассказа, его общему тону, характерам героев. Через двадцать лет Горький изменит свое отношение к рассказу, отнеся его к числу произведений, «которые в достаточной мере отражали волнения эпохи»!

Высоко оценил рассказ Л. Толстой, который писал Андрееву: «Вы пишите, что достоинство ваших произведений есть искренность. Я признаю не только это, но что и цель их добрая: желание содействовать благу людей». «Реалистичным по существу» считал рассказ В. Боровский, который в общем дал суровую оценку творчеству Л. Андреева.

Для полноты характеристики отношения Л. Андреева к империалистической войне необходимо учесть и то, что в 1918 году он сделал попытку глубже раскрыть природу империализма, создав импрессионистский роман-памфлет «Дневник Сатаны». Здесь в символических образах и картинах воспроизводится атмосфера предвоенной Европы, до предела обнажается преступный мир финансовых воротил, обобщенный в образе миллионера Генри Вандергуда. Человеконенавистническая суть пропагандистов и зачинщиков империалистической войны разоблачается в зловещем образе Фомы Магнуса, в котором угадываются черты фашизма.

В «Дневнике Сатаны» сказались и слабые стороны мировоззрения и творческого метода Л. Андреева: смутные представления о движущих силах истории, пристрастие к чрезмерному обобщению и символизации, что лишает произведение исторической конкретности и социальной четкости. Однако нельзя не согласиться с мыслью В. Чувакова, что «современный читатель найдет в «Дневнике Сатаны» немало страниц, звучащих очень злободневно, гневно обличающих империализм, циничную изнанку американской демократии.