А. Серафимович
Железный поток
Действие романа происходит после революции 1917 года, во время гражданской войны.
Огромный людской поток — не то табор переселенцев, не то армия — входил в казацкую станицу. Казаков ни одного, только женщины и дети. На кургане возле ветряков митинг. Народ кричит, бунтует, хочет расходиться, но некуда — вокруг враги.
Человек с железными челюстями пытается уговорить, но на него замахиваются штыком, слышится крик: «Бей их!». Внезапно все смолкло. Подскакал верхом человек весь в крови: «Казаки идут!». Стали выбирать командира.
Выбрали железного Кожуха.
Ночь, жестяная керосиновая лампа без стекла, на полу — громадная карта Кавказа. Штаб обсуждает положение, но, как не крути, люди в западне: с одной стороны горы, с другой — море. Командиры предлагают занять Новороссийск и там отсиживаться. Кожух решил: дойти до Туапсе, по шоссе перевалить через главный хребет и соединиться с главными силами.
С Кожухом не согласны, каждый убежден в своей правоте.
Раздался далекий выстрел, потом посыпало, как из решета, и смолкло. Кожух послал Приходько узнать, что случилось. Алексей Приходько шел по спящему лагерю, дошел до знакомого места, там — Анка. Девушка красивая, статная, жениться бы на ней.
И сразу же проступает тонкая, нежная шейка девушки — гимназистки; голубые глаза, белое платье. Невеста, которую он никогда не видал, но которая где-то есть. Отвернулся Приходько от Анки, пошел дальше. Под одной из телег молодая мать воркует над ребенком. Сколько любви и радости в ее голосе.
У каждого свое. Приходько доложил Кожуху и лег спать.
Ночь взорвалась звоном железа, лязгом, треском, криками — напали казаки. Кожух сидит перед хатой, лицо спокойно-железное, отдает приказы. Он видит, как послушно и гибко выполняют приказы солдаты, как точно приводят в исполнение его распоряжения командиры. Обоз начал отступать через мост, и вскоре покинул станицу.
Мост за собой разрушили.
Богата Кубань и землей, и недрами своими. Хозяева здесь — казаки. Не сами пришли — пригнала их сюда царица Катька, разрушила вольную Запорожскую Сечь.
Потом потянулись на Кубань гонимые нуждой люди. И стали переселенцы батраками у казаков. В октябре что-то произошло в далекой России, и повалили полки с турецкого фронта.
А на Кубани уже Советская власть, и летят головы с офицеров. Потом пришла плра делить землю, и потемнела Кубань, разгорелась междоусобная война.
Отстроили заново мост, быстро переходят его казацкие войска — спешат догнать красного врага.
Двигаются, скрипя, бесконечные обозы. Не в первый раз так поднимаются переселенцы, но теперь это тянется слишком долго, кончается хлеб. Выделяясь стройными рядами, фигурами в черкесках, едет на добрых конях колонна кубанских казаков — не враги, а революционеры, казачья беднота.
Любовно смотрит на эту толпу Кожух, ведь он один из них. С шести лет — общественный пастушонок. Потом мальчишкой в лавке у кулака — потихоньку и грамоте выучился. Потом война, турецкий фронт.
Кожух — великолепный пулеметчик. За невиданную храбрость его послали в школу прапорщиков. Он с бычьим упорством одолел учебу — и срезался. Вокруг смеялись: тупая скотина в офицеры лезет.
Его возвратили в полк как неспособного. И одна цель — выбиться в люди. Кожуха во второй раз посылают в школу прапорщиков — офицеров нехватка, а его солдаты любят, для них он свой. Учиться трудно было, издевались, резали на ответах, хотя отвечал правильно.
И отослали в полк за неспособностью. Его в третий раз посылают в школу. И добился — презрительно выпустили прапорщиком.
Вернулся в полк — на плечах золотые погоны. Поблескивавшее на плечах отделило от солдат, а к офицерам не приблизило. Вокруг Кожуха замкнулся пустой круг. Он спокойно, каменно ненавидел и презирал офицеров. И вдруг нахлынула революция.
Кожух с отвращением сорвал с плеч погоны и вернулся домой. В станицах, в хуторах, в селах — Советская власть. Следы с таким трудом добытых пагонов жгли плечи. Потом закипела Кубань — и Советскую власть смахнуло.
И едет теперь Кожух посреди обоза.
На последней станции перед горами сбились десятки тысяч людей. Подошел и Смолокуров со своей колонной. Никто не хотел идти дальше, но колонна Кожуха выступила — и все кинулись следом.
И поползла в горы бесконечная живая змея. Шли всю ночь. Утром вышли на перевал.
Внизу неясно белел город, а за ним — море.
Немецкий комендант, пребывавший на броненосце «Гебен», заметил непредусмотренное движение в городе. Отдал распоряжение, чтобы обоз остановился, но пыльная серая змея неспешно уползала. В этот нескончаемый поток с матерной руганью стал вливаться другой поток груженых повозок.
На них виднелись матросы. Комендант, не дождавшись остановки, дал залп по обозу, потом второй. Взрывом перевернуло телегу Анки, пала лошадь. У молодой матери убило ребенка.
Высоко на перевале показались люди, лошади. И тотчас же там ахнуло четыре раза. То там, то тут стали падать со стоном люди, лошади, коровы, но змея все равно ползла не размыкаясь.
Длинный хобот орудия на броненосце поднялся, ахнул огромным языком пламени, и грохнуло там, у перевала. Оттуда начали стрелять по броненосцу. «Гебен» вышел из бухты, развернулся и взорвался с оглушительным грохотом. От нечеловеческого сотрясения расселась земля, по всем улицам появились искалеченные люди, похожие на мертвецов, поползли вслед за обозом.
Их не берут — нечем кормить. Обоз уходит, а с противоположной стороны в город входят казаки.
Прошла ночь, солнце уже высоко, а колонна все идет. Народ начал роптать, матросы подливали масла в огонь, размахивая револьверами, призывали к бунту против Кожуха, поминали его офицерское прошлое. Ночью остановились. Зажглись огни костров, слышался говор, смех, звуки гармошки. На одной из повозок страшная, молчаливая женщина держит на руках труп ребенка.
Надо бы похоронить — не отдает. Побежали за мужем, Степаном. А вокруг люди едят, спят, поют, пляшут, рассказывают. Ходят по лагерю матросы, подбивают на бунт, но мужики их не слушают, смеются.
Прибежал Степан, забрал, похоронил сына.
Наконец все заснули, только светится окно богатой виллы. Там Кожух склонился над огромной картой Кавказа. Ему говорят, что людей загнали, что нечего есть, но Кожух твердит одно: «Надо идти — в этом спасение».
После долгих споров подписали приказ: за нарушение дисциплины, неподчинение приказу — расстрел.
Утро. Обоз идет уже давно. Вторая и третья колонны далеко отстали. Когда останавливались на ночлег, все также ходили между кострами матросы, но люди уже не смеялись — прислушивались.
И точно также на пустой даче собрался командный состав всех колонн, не было только Кожуха. Каждый из них считал себя призванным спасти этих людей, но никто не знал, как. Наконец решили выбрать начальника над всеми колоннами. Выбрали добродушного, но упрямого богатыря Смолокурова. Сразу всем стало ясно: кругом виноват Кожух.
Он заставляет всех идти за собой. Смолокуров решил идти короткой дорогой через хребет. Послал приказ Кожуху, но он уходил все дальше и был недосягаем.
Смолокурову ничего не оставалось, как идти следом.
На следующем привале к Кожуху огромной толпой пришли матросы требовать провианта. «Становитесь в ряды армии, зачислим на довольствие», — спокойно ответил им Кожух. Вдруг матросы бросились со всех сторон на повозку Кожуха. Пулемет в повозке засверкал, но ни одна пуля не задела людей, а только страшно зашевелил ветер смерти матросские фуражки.
Все кинулись врассыпную. Лагерь затих.
Не успело посветлеть небо, а уже голова колонны поползла по шоссе. Забелели домики местечка. Хлеба у местных жителей, греков, нет. Забрали всех коз. В русской деревне, невесть как очутившейся в горной долине, поделились, чем могли, но все равно позабирали всех кур, гусей, уток.
На пустой даче нашли граммофон и кучу пластинок. Общим любимцем стал граммофон, орал с утра до вечера.
Прискакал разведчик, доложил: впереди казаки. Кожух попытался отделить обоз с бабами и детьми от основного войска, чтобы не мешали, но ничего не вышло. И снова все шли как попало по шоссе, ныряя иногда в лес и набивая животы дикими яблоками, кислицей и неспелой кукурузой.
Дорогу преградил мост. За мостом — враги, по бокам горы, идти можно только вперед. Кожух отдал приказ казацкому отряду: взять мост с маху. И взяли.
Грузинские части за мостом бросились уходить, но удрать успели только офицеры.
Шоссе потянулось узким коридором — по бокам стиснули скалы. Есть нечего. За поворотом ущелье раздалось. Горный массив загораживал путь, а на самом верху — окопы противника. Пройти нельзя — обстреливают пулеметами.
Кожух не знает, что делать. Тут к нему подошли двое. Они встретили в лесу русских, которые взялись провести обоз в обход, горными тропами.
Кожух послал все три эскадрона, отдал приказ: обойти с тыла, ворваться в город, всех уничтожить.
Молодой, красивый грузинский князь, полковник Михеладзе, сам выбрал этот пост. Это он отсечет голову ядовитой гадине, которая ползет по побережью. Нестерпимо звериный рев взорвал все кругом.
Полковник побежал, как заяц, а в голове одно: спастись любой ценой. Не спасся — зарубили шашкой.
Обоз заполз в город. Есть все: одежда, лекарства, боеприпасы; нет только еды. Начали грабить город, но Кожух быстро это пресек, заставил сдать все награбленное в общее пользование.
Бесконечно извивающаяся змея вновь поползла в горы, к перевалу, чтобы сползти снова в степи, где хлеб и корм, где ждут свои. К вечеру леса кончились, потянуло холодом с гор. Вдруг с неба хлынул мощный поток воды, изредка озаряемый белыми вспышками молний.
В ту ночь погибло много людей. А на утро — дорога, жара, скалы. Дети уже не плачут — нет сил. Когда лошадь падает, матери несут детей на руках, а если их много — оставляют в телеге и уходят не оглядываясь.
Наконец перевал. Шоссе петлями пошло вниз.
Кубанец из разъезда донес: верстах в тридцати впереди, за речкой, казаки роют окопы. Кожух решил обойти их по проселку. Люди шли огромной толпой, слышались соленые шутки, орал граммофон. Вдруг все смолкло: на ближних телеграфных столбах висело четыре трупа — один из них женский. На бумаге, прибитой к первому столбу, было написано, что это — казненные большевики.
Гул шагов зазвучал ровно и мерно, как будто шел один человек, и все сердца забились, как одно. Часть за частью подходит к тем столбам, и из орды превращается в армию, в железный поток, и идет, все больше ускоряя шаг.
У выхода шоссе из гор жадно ждут казаки. У них сведенья, что банды с гор везут с собой несметно-награбленные богатства. Но не люди, а дьяволы навалились на казаков. Бросились казаки врассыпную, а когда встало солнце, ни одного из них не было в живых. Кожух доволен: армия в руках у него, как инструмент, послушный и гибкий.
Ночью опять штурм, и опять бегут казаки. Станица занята.
Казаки были разбиты, но Кожух не трогался с места — ждал отставшие колонны. Казаки собирали силы, а у Кожуха кончались боеприпасы. Кожух собирает совещание, не хочет брать ответственность на себя.
Далеко в тылу на отставшие колонны напали казаки. Думали — перед ними легкая добыча, а увидели дьяволов и бежали без оглядки.
На совещании решили: идти дальше не дожидаясь отставших. Кожух отдал приказ — готовиться к прорыву. Перед самым прорывом подошла колонна Смолокурова. Прорыв произошел с дьявольской силой.
Генерал Покровский собрал остатки армии и повел на Екатериноград, совершенно очистив «босякам» дорогу.
Напрягая все силы, идет железный поток. Казачьи части без выстрела расступаются, освобождая дорогу. Цель одна — догнать своих, но красные части быстро уходят, сжигая за собой мосты.
Тогда Кожух решил послать вперед гонцов на трофейном автомобиле. Вызвался молодой Селиванов, взял с собой двух солдат. На предельной скорости домчались до расположения красных. Командиры не поверили Селиванову, зачитали перехваченную радиотелеграмму генерала Покровского к генералу Деникину.
В ней сообщалось, что с моря идет неисчислимая орда босяков, всех сметая на своем пути — и белых, и красных. Именно поэтому красные взрывали за собой мосты. Не поверили, но, все таки, решили проверить, и едет машина обратно в сопровождении кавалерийского эскадрона.
Этой ночью матросы сделали последнюю попытку уничтожить Кожуха, но она не удалась.
На следующее утро встретились две армии. Одна — оборванная, но стоящая железным строем, а другая — сытая и одетая, но разболтанная, деморализованная. Кожух забрался на повозку и произнес речь. Слезы потекли по обветренным лицам, и всем стало ясно, за что они бились, голодали, теряли детей.
Не только за то, чтобы спасти свою жизнь, но за Советскую власть. К повозке Кожуха прорвались матросы, покаялись, попросили прощения, нарекли Кожуха «батькой». До самого вечера говорили ораторы. Люди узнали о Красной армии.
У всех нарастало ощущение неразрывности с той громадой, которая зовется Советской Россией.
Вечер. Тихо наплывает сон. Костры гаснут. Тишина.
Синяя ночь.