Краткое содержание повести Васильева «Летят мои кони»

Повествование ведется от лица автора и основано на его биографии.

Автор сравнивает свою жизнь с ярмаркой. В его душе еще жив праздник, но он уже возвращается с этой ярмарки, и между его желаниями и возможностями уже «начала вырастать стена».

Чувства автора притупились, и каждый прожитый день становится кирпичиком «между „хочу“ и „могу“». Все, что автор приобрел на ярмарке, умещается в его сердце. Теперь ему осталось лишь подвести итоги и перебрать накопленные сокровища-воспоминания.

Родился автор в древнем городе Смоленске. Выросший на берегу Днепра — вечной границе между Востоком и Западом — Смоленск стал последним убежищем людей самых разных национальностей, которые оседали здесь «в виде польских кварталов, латышских улиц, татарских пригородов, немецких концов и еврейских слободок».

И Смоленск был плотом, и я плыл на этом плоту среди пожитков моих разноплеменных земляков через собственное детство.

Автор вспоминает комнату, где жила семья Васильевых и собирались на чаепитие подруги его бабушки — еврейка, полька и немка.

Автор с любовью вспоминает родной город, и ему грустно, что он меняется со временем. Теперь Смоленск его детства кажется автору вместилищем Добра, когда каждый был готов помочь ближнему.

Во дворе дома, где жил автор, рос огромный, вековой дуб, под которым маленький Боря играл со своими друзьями. Однажды его первая учительница отвела класс к этому дубу и назвала дерево самым старым жителем города. Прикоснувшись к дубу, автор ощутил «вечно живую теплоту Истории».

Много лет спустя автор встречался с молодыми учеными в городе настолько молодом, что в нем не было даже кладбища. Ученые гордились этим и считали, что в век научно-технической революции история не нужна — она ничему не может научить. А автор увидел лишь «город без кладбища и людей без прошлого».

История ‹…› спасает нас от спесивой самоуверенности полузнайства.

Автор вспоминает историю Смоленска, неразрывно связанную с историей России.

Однажды городские власти осушили старинный крепостной ров. Мальчишки начали раскапывать вековые залежи ила и нашли в нем множество разного оружия — от татарской сабли до пулеметной ленты.

Мать автора была больна чахоткой, и врачи настаивали на немедленном прекращении беременности, но женщина последовала совету доктора Янсена и вопреки всему родила сына. Сутулый и худощавый доктор Янсен лечил чуть ли не половину Смоленска и стал для людей не только врачом, но и советчиком.

Святость требует мученичества — это не теологический постулат, а логика жизни.

Жители Смоленска считали доктора Янсена святым, и погиб он как святой — задохнулся в канализационном колодце, спасая упавших туда детей. У могилы доктора стояли на коленях и христиане, и мусульмане, и иудеи…

Возвращаясь с ярмарки, автор задается вопросом, зачем человеку столько энергии — и духовной, и физической — при такой недолгой жизни. Физика пятого и шестого классов не открыла Борису этот секрет, и он спросил у отца. «Для работы», — ответил тот, и эти слова «определили весь смысл существования» автора. Наверное, и писателем он стал потому, что верил «в необходимость упорного, ежедневного, исступленного труда».

Отец Бориса был кадровым военным, красным кавалерийским командиром. Несмотря на годы войны, он не потерял способности восторгаться прекрасным — природой, музыкой, литературой — и привил эту способность сыну. А вот о необходимости и красоте труда он не рассуждал, а просто работал аккуратно и скромно.

Ведь работать, не крича о собственном трудовом рвении, столь же естественно, как есть не чавкая.

Семья автора — двое детей, мама, бабушка и тетя с дочерью — жила на паек отца и его небольшую зарплату, поэтому Борис с детства привык работать на небольшом огороде у дома. Он до сих пор не понимает, как можно отдыхать, сидя неподвижно и глядя «в полированный ящик на чужую жизнь», ведь его родители, даже отдыхая, что-то мастерили или чинили.

Не может понять автор и «жажду приобретательства», овладевшую современным человеком. В его семье «господствовал рациональный аскетизм»: посуда существовала, чтобы с нее есть, а мебель — чтобы на ней спать, одежда — для тепла, а дом — для жизни. Всю жизнь отец автора ездил на единственном «личном транспорте» — велосипеде.

Единственным «излишеством» в семье Васильевы были книги. Из-за профессии отца Васильевы часто переезжали, и обязанностью маленького Бори была упаковка книг. Он становился на колени перед ящиком с книгами, и ему кажется, что он до сих пор стоит на коленях перед литературой.

Автор вспоминает, что в Смоленске его детства самым распространенным транспортом были ломовые лошади. Еще раз с лошадьми Борис повстречался через десять лет, когда «выбрался из последнего своего окружения и попал в кавалерийскую полковую школу». Лошадь, на которой он учился, ранило во время авианалета, и командир эскадрона пристрелил ее из милосердия.

В те времена животные были помощниками человека. Автору неприятно, что сейчас они превратились в домашних любимцев и стали живыми игрушками.

У детей старого Смоленска не было большего удовольствия, чем прокатиться зимой на ломовом извозчике. Машин в городе почти не было. В начале 30-х годов штаб, где служил отец автора, списал в утиль три старые машины. Отец Бориса отремонтировал их и создал клуб любителей автодела. С тех пор автор целые дни проводил в старом каретном сарае, где расположился автоклуб.

В автоклубе всегда стояла бочка с бензином, а освещался он керосиновой лампой. Однажды Боря нечаянно раздавил лампу ногой, и бочка загорелась. Рискуя жизнью, отец выкатил бочку из сарая, где она и взорвалась. Никто не пострадал, а отец обозвал Бориса «шляпой» — это было единственное его ругательство, произносимое с разными интонациями.

Каждое лето семья Васильевых выезжала за город на отдых. Отец мог взять машину из клуба, но никогда не позволял себе этого. А ведь не каждый отец устоит перед соблазном прокатить на служебной машине сына в том возрасте, «когда еще только формируются „можно“ и „нельзя“».

В путешествия отец и сын пускались на велосипедах. Иногда автору кажется: отец не брал машину «с единственной целью: показать, что путь между двумя точками не всегда полезно соединять беспощадной прямой».

Идеализировать своих родителей куда естественнее, чем строго реалистически подсчитывать их недостатки.

Автор вспоминает голодные со впавшими щеками лица своих сверстников. Борис в те послевоенные времена считался счастливчиком — его отцу выдавали хороший паек и обед для всей семьи два раза в неделю. С тех пор автор никогда не ест на улице — боится увидеть голодный взгляд.

Борис Васильев сравнивает жизнь с горбатым мостом. До середины человек поднимается, не видя будущего; на самой высокой точке оглядывается и переводит дух, а потом начинает спускаться и теряет из виду свое детство. На другом берегу человека встречает старость, там он только незваный гость.

Старость только тогда имеет право на уважение, когда молодость нуждается в ее опыте…

Автор родился на стыке двух эпох и видел, как умирала Русь вчерашняя и рождалась Русь завтрашняя, как рушилась старая культура и создавалась новая. Он вырос в «климате праздника», когда ни о чем не думают и не жалеют.

Отец, бабушка и мать автора принадлежали старой, умирающей культуре. Они передали Борису нравственность вчерашнего дня, а улица воспитала в нем нравственность дня завтрашнего. Это двойное воздействие «создало тот сплав, который так и не смогла пробить крупповская сталь».

Особенно сильно повлияла на воспитание Бориса его бабушка, бывшая актриса, легкомысленная фантазерка с детской душой. Она не обращала внимания на бытовые трудности и часто разыгрывала с внуком плавание Христофора Колумба, построив корабль из кровати и обеденного стола.

Одно время отец Бори увлекался копированием картин. Стены квартиры Васильевых были увешаны копиями «Ивана-царевича на Сером Волке», «Аленушки», «Богатырей». По вечерам бабушка выбирала одну из картин, сочиняла увлекательную сказку, и картина для мальчика словно оживала.

Бабушка работала билетершей в кинотеатре. Благодаря этому Боря видел все новинки тогда еще немого кино. Он относился к фильму, как к канве, по которой «вышивал» свою собственную историю.

Перед своей смертью в 1943 году бабушка, уже долго никого не узнававшая, спросила о внуке, но Борис в это время был на войне.

О маме автор пишет сдержанно. У этой строгой женщины была нелегкая жизнь. Во время Гражданской войны бойцы решили обеспечить жену красного командира Васильева работой и питанием, но военные чиновники «обеспечили» ее работой в инфекционном бараке, где она заболела оспой. Болезнь прошла в легкой форме, оставив на лице матери оспинки — память о Гражданской войне. Мама Бориса пережила отца на десять лет. Она дала сыну многое, но он до сих пор не может представить ее молодой.

Учился Боря «огорчительно», потому что часто менял школы и не был усидчив. Его спасала хорошая память и «изрядный запас слов». Мальчик забалтывал учителей, рассказывая все, что знал. Мешала Боре учиться и его «пагубная страсть» к чтению. Прочитанное он пересказывал беспризорникам, упиваясь своей властью над ними.

Я на практике познал то, что много позднее вычитал у Ницше: «Искусство есть форма властвования над людьми…».

В семье Васильевых часто читали вслух, но не приключенческую «литературу низкого пошиба», которой увлекался Боря, а русскую классику. С детства автор усвоил, что «кроме литературы, которую пересказывают в подвалах, существует и литература, которую, образно говоря, читают, сняв шляпу». Он прочел множество исторических романов, и литература с историей тесно переплелись в его сознании. Сейчас, уезжая с ярмарки, автор не может понять, как можно не любить и не знать родную историю.

На смену приключенческой литературе пришла замечательная серия «ЖЗЛ», благодаря которой Боря научился преклоняться перед героями. К этой серии его приохотил отец. Он же принес сыну стопку старых карт, на которых тот отмечал маршруты знаменитых мореплавателей. Так автор изучал географию, а военное искусство постиг, рисуя на топографических картах схемы великих битв. В классе восьмом он уже читал «взахлеб» исторические труды и хотел стать историком, но так и не стал им.

Мы не стали мужьями, отцами, дедами. Мы стали ничем и всем: землей. Потому что мы стали солдатами.

Война стала «обугленным листком биографии» Бориса Васильева.

В седьмом классе автор учился в одной из школ Воронежа. Там ему очень повезло с учительницей русского языка и литературы Марией Александровной Моревой. Она помогла ребятам создать литературный журнал. Вместе с лучшим другом, поэтом Колей, автор строчил приключенческие рассказы, подписывая их броским псевдонимом «И. Зюйд-Вестов» — у Бориса в то время «была склонность к трескучим фразам». Много позже автор дал Колино имя герою своего романа «В списках не значился».

В той же воронежской школе автор стал членом драмкружка. Юные актеры успели сыграть лишь один спектакль, после чего кружок распался. Затем учительница немецкого языка предложила ребятам поставить спектакль «про шпионов», который имел неожиданный успех. Пьесу увидел знаменитый воронежский актер и пригласил Бориса на репетицию «Гамлета». С этого и началась любовь автора к театру.

Автор относит себя к поколению, потерявшему юность.

Молодость — богатство старости. Ее можно растранжирить на удовольствия, а можно и пустить в оборот…

Автор вспоминает, как летом 1940 года он в составе комсомольской бригады собирал урожай в донской станице. Тогда он не подозревал, что год спустя окажется в окружении среди смоленских лесов, и, вместо того, чтобы стать юношей, станет солдатом…

Однажды на пленуме Союза кинематографистов автор объявил вредными все учебные заведения, где учат писать сценарии. Он и сейчас считает, что учиться на киносценариста нужно только приобретя собственный жизненный опыт. Без опыта такое обучение превращается в «выращивание гениев на клумбе», и никакие творческие командировки здесь не помогут.

В 1949 году, когда автор работал инженером-испытателем на Урале, к ним на завод приезжала группа писателей. Комсомольцы тщательно готовились к встрече, поскольку считали писателей самыми проницательными в мире людьми. Сейчас автор знает, что писатель не наделен сверхъестественной наблюдательностью. Он вглядывается только в себя и лепит героев по своему образу и подобию.

Отец автора всегда считал, что сын пойдет по его стопам и тоже станет кадровым военным. Борис и сам в это верил, и после войны и окончания военной академии долго работал испытателем колесных и гусеничных машин. Но вскоре он написал пьесу «Танкисты», которую согласились поставить в Центральном театре Советской Армии. На волне успеха автор демобилизовался, чтобы «заняться литературной деятельностью».

Пьесу автора так и не показали. Он пытался писать сценарии, пока не понял, что драматургия — не для него. Свет увидела только одна из написанных им пьес. Все это нелегкое время Борис практически ничего не зарабатывал, жил на скромную зарплату жены, но не унывал.

Я всегда верил в собственную мечту исступленнее, чем в реальность, и не продал этой веры на ярмарке, с которой сейчас возвращаюсь.

Затем автор попал на сценарные курсы при главкино, где платили небольшую стипендию. Так Борис попал в кино и познакомился со многими именитыми актерами и киносценаристами. Однако вскоре выяснилось, что автор не умеет «кинематографически мыслить и даже записывать». Все, что он писал, было только «плохой литературой».

Автор разуверился в своих способностях. Некоторое время он зарабатывал на жизнь, сочиняя тексты для киножурналов и телепередач. Даже напечатался впервые он не как писатель, а как составитель сценариев для КВН.

В это время автор с женой много путешествовал по Советскому Союзу. Однажды Борис Васильев попал в Брестскую крепость, где и возник замысел его романа «В списках не значился».

Впервые мечта обрела почву, конкретность, пафос, трагизм. Мечта начинала превращаться в мысль, будоражила, вместо того чтобы убаюкивать, лишала сна, тревожила и — злила.

А свою первую повесть автор написал, работая матросом на катере, курсирующем по одному из притоков Волги. В полном соответствии с Зюйд-Вестовым, повесть была названа «Бунт на Ивановом катере», но в журнале ее назвали проще — «Иванов катер». С «трескучим» стилем Зюйд-Вестова автору пришлось долго бороться.

Делать то, что лучше всего умеет — писать литературные произведения — Бориса Васильева заставила обида: его не выбрали делегатом на съезд кинематографистов, а затем разгромили его повесть на редколлегии журнала. Он просто решил доказать, что тоже чего-то стоит, и начал писать. Автор признает, что без этого разгрома он не написал бы свои лучшие романы, не попал в журнал «Юность» и не познакомился с Борисом Полевым.

В конечном счете все самое хрупкое — например, любовь, дети, творчество — рабы слепого случая. Закономерности действительны только для больших чисел…

Отец автора умер в 1968 году, так и не дождавшись успеха сына. Это тихий, интеллигентный человек, остаток жизни проживший на даче под Москвой, старался никому не помешать. Он умер, ни разу не пожаловавшись на мучившую его боль.

Как писателя Бориса Васильева признали только через год после смерти отца. Его писательская зрелость выразилась в том, что он, наконец, понял, о чем должен писать.

С тех пор было много успехов, по романам автора снимали фильмы, ставили спектакли. Было много встреч и интересных знакомств. Все это автор везет с ярмарки и жалеет только, что не сбылась его давняя мечта — не удалось ему немного отдохнуть, уж очень быстро летят его кони…