Лермонтов и песни гребенских казаков
Поэту приходилось бывать в среде гребенцов, слышать их песни; возможно даже, что в его произведениях есть отзвуки этих песен, разнообразных по своим мотивам и высокохудожественных; они навсегда могли запасть в душу великого поэта, так глубоко понимавшего красоту русской народной поэзии. Некоторые детали стихотворений «Дары Терека» и «Казачья колыбельная песня» навеяны, быть может, казачьими песнями. Поэт о гребенцах упоминает в «Дарах Терека» — «казачина гребенской», в «Валерике» — «казак пустился гребенской».
В «Дарах Терека» поэт говорить, что убитый кабардинец был в кольчуге драгоценной,
В налокотниках стальных,
Из Корана стих священный
Писан золотом на них. (II, 259).
Ср.- в гребенской песне:
Надевали узденя-князья панцири трехколечные,
С налокотниками позлащенными.
(Ф. С. Панкратов. «Гребенцы в песнях».
Сборник старинных, бытовых, любовных, обрядовых и скоморошных песен гребенских
Казаков с кратким очерком гребенского войска и примечаниями.
Владикавказ. 1895 г., стр. 52)307. У убитой молодой казачки — «светло-русая коса» (II, 260). В гребенских песнях постоянно упоминается о русой косе красавиц-казачек. Напр.:
Коса русая — во всю тысячу,
А самой то красной девице цены нетука.
(Панкратов, 3).
Свою буйную головушку она чесала,
Она русую косыньку свою заплетала,
Все шелковую кисточку она вплетала.
(Панкр., 108).
Ты коса, моя косынька, коса моя русая!
Немножечко еще косе красоваться:
Хочет меня родимый батюшка замуж отдать.
(Панкр., 119; см. еще — 107, 114, 154).
О налокотниках и русой косе поэт мог сказать и по личным наблюдениям, но и в этом случае сходство с гребенскими песнями имеет интерес.
Как мы уже говорили, существует рассказ, что Лермонтов написал «Казачью колыбельную песню» после того, как видел казачку, убаюкивавшую песней ребенка308. В виду этого небезынтересно будет привести одну гребенскую колыбельную песню; она, на наш взгляд, несравненно ближе к лермонтовской песне, нежели указанная Шевыревым колыбельная песенка Вальтера Скотта. Вот эта гребенская песня:
Как у нас то было на тихом Дону,
Что у нас то было в зеленом саду,
Что под грушею было, грушею зеленою,
Под яблонью было, яблонью кудрявою,
На цветочках было на лазоревых,
На травушке было на шелковенькой,
На кроватушке было на тесовенькой,
На перинушке было на пуховенькой —
Что мать сына воспородила,
Что белою грудью мать сына вскормила,
Пеленала мать сына в пеленочку камчату,
Что качала мать сына в зыбочке309 кипарисовой,
Берегла то мать сына от310 ветра от вихоря,
Берегла то мать сына от солнышка от красного,
Берегла мать сына от сильных дождиков,
Не уберегла мать сына от службицы государевой.
(Панкр., 67 — 68).
Здесь тот же трогательный образ казачки-матери, убаюкивающей нежно любимого сына, обреченного судьбой на трудную и опасную военную службу. Весьма вероятно, что эту песню или вариант ее Лермонтов и слышал в станице Червленной.
В его «Казачьей колыбельной песне» молодого казака провожает на войну мать; в гребенских песнях, обыкновенно, говорится об отъезде на войну женатого казака, причем провожает его жена; некоторые подробности сходны с лермонтовскими. Напр.:
Служба явлена в поход…
Как со вечера добрый молодец коня своего ловит,
Ко полуночи седельцем седлает,
Ко белой заре с широка двора съезжает.
Никто то добра молодца не проводит:
Ни батюшка, ни матушка, ни род его, ни племень;
Провожала его добра молодца молодая жена;
Провожала его, слезно плакала она,
Во слезах ему словечушко молвила:
— «Возвернись, воротись, родимый ты мой,
Воротись, мой соколик, родимый назад!»
(Панкр., 84).
Здесь характерно упоминание о слезах любящей женщины, о казачьем боевом седле, о стремени; обо всем этом говорит и Лермонтов в своей «Казачьей колыбельной песне», которая, вероятнее всего, навеяна не мотивом из Вальтера Скотта, а непосредственными впечатлениями, вынесенными из кочевой жизни; Лермонтов видел казаков и в стычках с горцами, и в мирных станицах, знал их быт, слышал их песни, и все это дало ему материал для его знаменитых стихотворений «Дары Терека» и «Казачья колыбельная песня».
Лермонтов и песни гребенских казаков