«Любить Бога во всех проявлениях»

Земное воплощение инопланетной сущности героев Л. Н. Толстого в романе «Война и мир»

Андрей Болконский и Пьер Безухов — носители идеи бесконечности, которая стала путеводной звездой духовного развития Толстого — художника и человека. Отличие Андрея Болконского от других персонажей доходит до такой степени, что при внимательном рассмотрении он видится нам «инопланетянином», по воле рока оказавшимся на Земле, старающимся постигнуть смысл и значение всего на ней происходящего, стремящимся изменить этот мир к лучшему в соответствии со своими поистине вселенского масштаба идеалами и поэтому постоянно подвергающимся разочарованию.

Мы встречаемся с Андреем Болконским в салоне Анны Павловны Шерер. От проницательного взгляда Андрея не могла ускользнуть театральная, кукольная сущность этого салона. Поэтому он переносит свой взгляд от надоевшей ему бутафории туда, где нет этой фальши, лжи и неестественности, а есть правда и возможность совершить подвиг, прославляющий героя и Отечество.

Такое, по мнению Андрея, могло произойти только на войне, где расстояние между жизнью и смертью настолько короткое, что люди просто не могут лгать и лицемерить. Но это всего лишь иллюзия. Паясничанье штабных адъютантов по поводу разгрома армии генерала Мака, оскорбившее честь офицера, глубоко переживающего гибель солдат; расхождение того, что увидел Андрей во время Шенграбенского сражения на батарее Тушина и затем в палатке у Багратиона, с его представлениями о военной славе вызвало в душе у нашего героя горькое разочарование и привело его на Аустерлицкое поле, где он «бежит со знаменем впереди батальона и падает раненный в голову». Именно здесь ему впервые открывается бесконечность высокого неба и пустота, ничтожность, обман всего того, что к этому небу не относится, в том числе и слава, Наполеон, то есть все земное. Возвращение домой, когда за несколько мгновений перед Андреем, как в короткометражном фильме, проносится вся человеческая жизнь — от первого крика родившегося ребенка до смерти жены и слез старика отца, — не является возвращением в настоящий Дом, а становится только еще большим удалением от той далекой планеты, где обитает его душа и напоминанием о которой стало высокое небо, увиденное на Аустерлицком поле.

Желание осчастливить земной мир своим подвигом расплескивается каплями горького лекарства из рюмки былого тщеславия и суживается до единственной заботы о сыне.

Отстраненность «инопланетянина» Андрея от земной жизни на некоторое время взбудораживается «пробегающей» мимо девушкой, мечтающей летать, и у него появляется еще одна иллюзия изменить если не мир, то хотя бы свою жизнь, которая вдруг, как увиденный Андреем старый дуб, одевается зелеными листьями неожиданно расцветающей в его душе любви, закружившей его в прекрасном ритме вальса. Но отсрочка на один год, предопределенная судьбой, от имени которой выступил отец, превратила молодую листву в зеленые незрелые сливы, подобные сорванным девочками в брошенном имении, и девушка, на какое-то мгновение пробудившая в нем простые человеческие желания, отвернулась от него, погнавшись за пустотой, скрывающейся под обманувшей ее яркой «оберткой» внешности Анатолия Курагина. Это новое разочарование стало для Андрея смертельным. Сказка о Синей Бороде становится явью, и окончательно опустошенный Андрей снимает со своих колен, как пылинку бытия, свою последнюю земную привязанность — сына. Плотина на пруде окончательно отделяет «инопланетянина» от землян, и как Маленький принц из сказки Антуана де Сент-Экзюпери, избравший для возвращения на покинутую планету земную смерть, вызванную укусом змеи, Андрей не прячется от гранаты.

Увидев на перевязочном пункте Анатоля Курагина, он впервые в полной мере ощущает новое для его земного существования поистине инопланетное чувство: «Любить ближних, любить врагов своих, все любить — любить Бога во всех проявлениях». Далеким исчезающим огоньком земной свечи видится устремляющейся к высокому небу душе Андрея когда-то казавшаяся ему такой близкой девушка. Ее слезы и слова прощения — это последние отголоски навсегда уходящей от него земной жизни.

«Чем больше он вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Все, всех любить, всегда жертвовать собой для любви значило — никого не любить, значило — не жить этой земной жизнью. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни».

Так душа Андрея Болконского возвращается на иную, чем земля, планету, которая находится далеко-далеко от нас, наших привязанностей, слез и улыбок и обретает там вечный покой.

Если путь Андрея Болконского к постижению смысла бытия — это путь постепенно разочаровывающегося во всем земном Маленького принца, путь отстранения, отчуждения и удаления от земной жизни, то путь к истине Пьера Безухова — это приближение ко всему живому, соединение и окончательное слияние с жизнью земной в ее непрекращающейся живой бесконечности, прочувствованной им в конце романа в образе глобуса, состоящего из живых капель. Добродушный, наивный, любопытный ребенок, глазеющий по сторонам в игрушечной лавке, каким предстает перед нами Пьер в салоне Анны Павловны Шерер, подвергается испытаниям-потрясениям . Переболев «корью» беспредельной доверчивости, окунувшей его в море разливанное вина и развлечений в компании Анатоля Курагина, он проходит через медные трубы, неожиданно зазвучавшие из мозаикового портфеля и сделавшие его самым выгодным женихом в столице; через воду масонства, поначалу принятую им за живую, а на деле лишь смывающую с него золото и бриллианты; через огонь войны и осознает себя сначала русским , которую я спас из огня»), затем землянином и наконец — бессмертной живой капелькой на глобусе бытия. После того как из Пьера, оказавшегося в плену, «выдернута была пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все заливалось в кучу бессмысленного сора», «небольшая, разоренная и загаженная церковь» его души оказывается на миг опустошенной, но в следующий миг он понимает, что все, что строится в одиночку, рано или поздно разрушается, а истинный вечный храм — это бесконечное слияние всех живых существ с Богом.

Впервые ощутивший неподдельный вкус жизни, когда одной деревянной ложкой ел вместе с солдатами у костра кавардачок, благодаря солнечному милосердию Платона Каратаева объединив свое «я» с «они» в единое целое «мы», Пьер в плену «узнал еще новую, утешительную истину, — он узнал, что на свете нет ничего страшного», потому что душа человека, не отстранившегося от жизни, а слившегося с ней, бессмертна, так как она устремлена к Богу.

«Жизнь есть все. Жизнь есть Бог. Все перемещается, движется, и это движение есть Бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания Божества. Любить жизнь — любить Бога».

К такому пониманию бесконечности приходит любимый герой Л. Н. Толстого, «смешной», как сама жизнь , чистый душой и телом после «моральной бани» и соединившийся с другой живой капелькой, которую он любил и боготворил с первой встречи.

Пьер «выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому, естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубку, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив».

Итак, оба толстовских героя в итоге своих земных странствий приходят, казалось бы, к одинаковому пониманию смысла жизни, выраженному в формуле «Любить Бога во всех проявлениях». Но если для Андрея Болконского это проявление небесное, то для Пьера Безухова — земное.