М. А. Антонович

Всем интересующимся литературой и близким к ней известно было по печатным и устным слухам, что г. Tуpгенев имеет художественный замысел сочинить Роман, изобразить в нем современное движение русского общества, высказать в художественной форме свой взгляд на современное молодое поколение и разъяснить свои отношения к нему. Несколько раз стоустая молва разносила весть, что роман уже готов, что он печатается и скоро выйдет в свет; однако роман не появлялся; говорили, что автор приостановил печатание его, переделывал, исправлял и дополнял свое произведение, затем снова отдавал в печать и снова принимался за его переделку. Всеми овладело нетерпение; лихорадочное ожидание напряжено было до высшей степени; всем хотелось поскорей увидеть новое произведение знамени того симпатического художника и любимца публики.

Самый предмет романа возбуждал живейший интерес: талант г. Тургенева обращается на современное молодое поколение; поэт взялся за юность, весну жизни, самый поэтический сюжет. Молодое поколение, всегда доверчивое, заранее услаждалось надеждой увидеть свой; портрет, нарисованный искусною рукою симпатического художника, который будет содействовать развитию его самосознания и сделается его руководителем; оно посмотрит на самого себя со стороны, критически взглянет на свое изображение в зеркале таланта и лучше поймет себя, свои достоинства и недостатки, свое призвание и назначение. И вот желанный час настал; давно и с нетерпением ожидаемый и несколько раз предсказанный роман явился наконец подле «Геологических очерков Кавказа» , ну, разумеется, все от мала до велика с жаром бросились на него, как голодные волки на добычу. И начинается всеобщее чтение романа. С первых же страниц, к величайшему изумлению читающего, им овладевает некоторого рода скука; но, разумеется, вы этим не смущаетесь и продолжаете читать, надеясь, что дальше будет лучше, что автор войдет в свою роль, что талант возьмет свое и невольно увлечет ваше внимание.

А между тем и дальше, когда действие романа развертывается перед вами вполне, ваше любопытство не шевелится, ваше чувство остается нетронутым; чтение производит на вас какое-то неудовлетворительное впечатление, которое отражается не на чувстве, а, что всего удивительнее, на уме. Вас обдает каким-то мертвящим холодом; вы не живете с действующими лицами романа, не проникаетесь их жизнью, а начинаете холодно рассуждать с ними, или, точнее, следить за их рассуждениями. Вы забываете, что перед вами лежит роман талантливого художника, и воображаете, что вы читаете морально-философский трактат, но плохой и поверхностный, который, не удовлетворяя уму, тем самым производит неприятное впечатление и на ваше чувство. Это показывает, что новое произведение г. Тургенева крайне неудовлетворительно в художественном отношении. Давнишним и рьяным поклонникам г. Тургенева не понравится такой отзыв об его романе, они найдут его резким и даже, пожалуй, несправедливым.

Да, признаемся, мы и сами удивились тому впечатлению, которое произвели на нас «Отцы и дети». Мы, правда, и не ожидали от г. Тургенева чего-нибудь особенного и необыкновенного, как не ожидали, вероятно, и все те, кто помнит его «Первую любовь»; но и в ней все-таки были сцены, на которых можно было остановиться не без удовольствия и отдохнуть после разных, совершенно непоэтических, причуд героини. В новом романе г. Тургенева нет даже и подобных оазисов; негде укрыться от удушливого зноя странных рассуждений и хоть на минуту освободиться от неприятного, раздражительного впечатления, производимого общим ходом изображаемых действий и сцен. Что всего удивительнее, в новом произведении г. Тургенева нет даже того психологического анализа, с которым он, бывало, прежде разбирал игру чувств у своих героев, и который приятно щекотал, чувство читателя; нет художественных изображений, картин природы, которыми действительно нельзя было не залюбоваться и которые доставляли всякому читателю несколько минут наслаждения чистого и спокойного и невольно располагали его симпатизировать автору и благодарить eгo.

В «Отцах и детях» он скупится на описание, не обращает внимания на природу; после незначительных отступлении он торопится к своим героям, бережет место и силы для чего-то другого и вместо полных картин проводит одни только штрихи, да и то неважные и нехарактеристические, вроде того, что «одни петухи задорно перекликались на деревне; да где-то высоко в верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка». Все внимание автора обращено на главного героя и других действующих лиц, — впрочем, не на их личности, не на их душевные движения, чувства и страсти, а почти исключительно на их разговоры и рассуждения. Оттого в романе, за исключением одной старушки, нет ни одного живого лица и живой души, а все только отвлеченные идеи и разные направления, олицетворенные и названные собственными именами.

Существует, например, у нас так называемое отрицательное направление и характеризуется известным образом мыслей и воззрений. Г-н Тургенев взял да и назвал его Евгением Васильевичем, который и говорит в романе: я — отрицательное направление, мои мысли и воззрения вот такие-то и такие. Серьезно, буквально так! Есть также на свете порок, который зовется непочтительностью к родителям и выражается известными поступками и словами.

Г-н Тургенев и назвал его Аркадием Николаевичем, который и творит эти поступки и говорит эти слова. Эмансипация женщины, например, названа Eudoxie Кукшиной. На таком фокусе построен весь роман; все личности в нем — это идеи и взгляды, наряженные только в личную конкретную форму. — Но все это ничего, каковы бы ни были личности, а главное, и к этим несчастным, безжизненным личностям г. Тургенев, душа высоко поэтическая и всему симпатизирующая, — не имеет ни малейшей жалости, ни капли сочувствия и любви, того чувства, которое зовется гуманным. Главного своего героя и его приятелей он презирает и ненавидит от всей души; чувство его к ним не есть, впрочем, высокое негодование поэта вообще и ненависть сатирика в частности, которые бывают обращены не на личности, а на слабости и недостатки, замечаемые в личностях, и сила которых прямо пропорциональна той любви, какую поэт и сатирик питают к своим героям. Уж это избитая истина и общее место, что истинный Художник относится к своим несчастным героям не только с видимым смехом и негодованием, но и с незримыми слезами и невидимою любовью; он страдает и болит сердцем из-за того, что видит в них слабости; он считает как бы своим собственным несчастием то обстоятельство, что у других людей, ему подобных, есть недостатки и пороки; он говорит о них с презрением, но вместе и с сожалением, как о своем собственном горе, г-н Тургенев относится к своим героям, не фаворитам его, совершенно иначе.

Он питает к ним какую-то личную ненависть и неприязнь, как будто они лично сделали ему какую-нибудь обиду и пакость, и он старается отметить им на каждом шагу, как человек лично оскорбленный; он с внутренним удовольствием отыскивает в них слабости и недостатки, о которых и говорит с дурно скрываемым злорадством и только для того, чтобы унизить героя в глазах читателей; «посмотрите, дескать, какие негодяй мои враги и противники». Он детски радуется, когда ему удается уколоть чем-нибудь нелюбимого героя, сострить над ним, представить его в смешном или пошлом и мерзком виде; каждый промах, каждый необдуманный шаг героя приятно щекочет его самолюбие, вызывает улыбку самодовольствия, обнаруживающую гордое, но мелкое и негуманное сознание собственного превосходства. Эта мстительность доходит до смешного, имеет вид школьных щипков, обнаруживаясь в мелочах и пустяках. Главный герой романа с гордостью и заносчивостью говорит о своем искусстве в картежной игре; а г. Тургенев заставляет его постоянно проигрывать; и это делается не для шутки, не для того, для чего, например, мистер Винкель, хвастающийся меткостью стрельбы, вместо вороны попадает в корову, а для того, чтобы уколоть героя и уязвить его гордое самолюбие. Героя пригласили сразиться в преферанс; он согласился, остроумно намекнув, что обыграет всех. «А между тем, — замечает г. Тургенев, — герой все ремизился да ремизился.

Одна особа мастерски играла в карты; другая тоже могла постоять за себя. Герой остался в проигрыше, хотя незначительном, но все-таки не совсем приятном» . «Отец Алексей, говорили герою, и в карточки не прочь поиграть. Что ж, отвечал он, засядем в ералаш, и я его обыграю. Отец Алексей сел за зеленый стол с умеренным изъявлением удовольствия и кончил тем, что обыграл героя на 2 руб. 50 коп. ассигнациями». — А что? обыграл? не стыдно, не стыдно, а еще хвастался! — говорят обыкновенно в таких случаях школьники своим товарищам, посрамленным хвастунам.

Потом г. Тургенев старается выставить главного героя обжорой, который только и думает о том, как бы поесть и попить, и это опять делается не с добродушием и комизмом, а все с тою же мстительностью и желанием унизить героя даже рассказ об обжорстве. Петуха написан спокойнее и с большим сочувствием со стороны ав