Материалы к изучению романа в стихах «Начало большого стиха»

Среди элементов, из которых составляется поэтический, образный сюжет первого раздела, самый заметный — перечень. Перечисляются знания и умения героя, способы обольщения, занятие в течение дня, разные предметы и т. п. Это создает чрезвычайную густоту и тесноту того мира, в котором существует герой: все то поэтическое пространство, которое могла бы занять личность, занимают вещи и отдельные элементы жизни, целостность подменивается множественностью, внутреннее внешним, духовное материальным. Герой и его мир предельно опредмеченные и овеществлены, свободного пространства не остается.

Мы найдем эту «ячейку» в «дне Онегина», что занимает центральную часть главы и является основным материалом для построения образа героя как способа его жизни. Ежедневный круг этой жизни состоит из семи фаз: первая из них — «Бывало, он еще в постели», последняя — «Спокойно спит в тени блаженной». Собственно, день Онегина — это пять фаз: гулянка — обед — театр — кабинет (переодевание) — бал. Вторая и последняя фаза — обед и кабинет — дают центральный мотив, который кристаллизует и формирует поэтику перечня. Этот мотив — стол.

Сначала — обеденный стол: ананас и прочее; потом туалетный стол, захламленный предметами «роскоши и томления модной», от фарфора и бронзы к щеткам тридцати видов. Симметрично расположенные относительно центральной фазы — театра, впечатляющие перечни того (в медицинских терминах — «внутреннего» и «внешнего»), что находится на двух столах,- сопротивления образа дня Онегина, основа образа жизни, воплощенного в этом дне. Описания обоих столов сопровождает ярко выраженный географический обертон: английскому очерчиванию слова ростфиб, французской кухне, страсбургскому пирогу и лимбургскому сыру откликается на туалетном столе целая географическая симфония: от Лондона и Парижа до Царьграда, от «балтийских волн» к русскому лесу и салу — весь мир просится на стол, взывает, чтобы им насладились. В конце туалетного перечня вспыхивает слабый, казалось бы, но довольно ясный идеологический ореол, который венчает тему наслаждения благами мира и корнями достигает упоминания о Руссо. Ореол этот разрастается и становится ярче благодаря шестому авторскому примечанию: в нем приводится убийственно длинное — на фоне мизерности предмета — соображение автора «Исповеди» относительно ногтей и белил, над которым Пушкин сразу пародирует комически-глубокомысленной «полемикой»: «Грим опередил свое столетие: сегодня во всей просвещенной Европе чистят ногти особой щеточкой». Этот издевательский пассаж:

Защитник вольности и прав

В сем случае совсем не прав —

Дает резко ироническое освещение прославленному имени «защитника» «естественного права», а всю географию столов взимает к «просвещенной Европе».

На фоне мотива стола соответствующего вида приобретает все, присущее герою, в том числе и большой каталог его знаний и умений, грандиозное меню гурмана «страсти нежной» и вообще весь день Онегина, включая не только обед и кабинет, но и балет, который входит в дневной, почти обеденный, рацион рядом с жиром котлет и трюфелями, «роскошью юных лет (лет)».

Выделенные слова рифмуются совсем не случайно: такой рифмой пронизан весь «день Онегина», почти с самого начала, где в унисон звучат два известных слова:

Пока недремлющий брегет

Не позвонит ему обед.

Отголосок брегета, который извещает о начале обеда, а потом балет, звучит в продолжение дня Онегина; мертвый механизм управляет всей жизнью героя. Погоня за наслаждениями («помчал», «полетел», «стремглав… поскакал», «взлетел», снова «стремглав… поскакал») превращает жизнь в ряд механических движений.

Жизнь героя проходит замкнутый круг, тема его идет на спад. Тема автора поступательная и двигается по восходящей. Оппозиция героя и автора, в то же время связана между собой,- главная движущая сила лирического сюжета, его композиционный и идейный стрежень. Автор постепенно вытесняет Онегина как главного героя.

Впервые во всеоружии своих полномочий героя-автора, который строит рассказ так, как ему нужно, рассказчик выступает в центральной фазе дня Онегина — эпизоде театра. Он забирает себе взгляд на театр, вытесняет Онегина в сторону, словно не разрешая

Ему и это превратить в кушанье, и дает (извне тем же приемом перечня) свое описание, свое видение «волшебного края» в тонах высокой патетики или лирики.

Реакции автора и героя, которые обрамляют строфу об Истоминой, извне почти одинаковых. Причины же их прямо противоположные: то, что для автора полно жизни и красоты, скучное герою, который переел. Автор опасается: «Другие ль девы, сменив, не заменили вас?»- с точки зрения героя: «Всех пора на смену»; автор восторженно вспоминает, как балерина «ножкой ножку бьет»,- герой «идет… по ногам». Автор вдохновенно описывает «волшебный край» и «душой исполненный полет» русской Терпсихоры — после появления Онегина и его реплики удивительно выполненная картина мгновенно меркнет:

Еще амуры, черти, змеи

На сцене скачут и шумят…

…Еще не перестали топать,

Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать…

В присутствии героя обворожительность распадается, его взгляд убивает поэзию, как смертоносный взгляд Горгоны.

Свободе, этой главной теме автора, тесно в опредмеченном мире Онегина… И именно тогда, когда на героя нападает, в конце концов, скука, автор окончательно берет инициативу в свои руки — начиная с величественного отступления, которое венчается строфой: «Придет ли время моей свободы?». Здесь возникает ключевой образ, который играет в теме автора ту же центральную роль, что и мотив стола в теме героя. Это — море, любимый пушкинский символ пространства и воли, совершенства и гармонии мироздания (в восьмом разделе: «Глубокий, вечный хор валов, Хвалебный гимн Отцу миров»). В противоположность «обеденной» и «туалетной» географии героя возникает грандиозная парабола почти на полземли — полет из России, через Италию, «Альбион» и «небо Африки моей» — назад в Россию, «Где сердце я похоронил».

Таким образом, в первом разделе развиваются параллельно два сюжета, которые отвечают двум временам. Описываемому времени отвечает повествовательный сюжет; времени написания главы — поэтический сюжет. Повествовательный сюжет формируется прямым описанием жизни героя, состоит из его действий и событий жизни и развивается вяло, находясь словно на границе исчезновения, угасания. Поэтический сюжет составляется, как в лирическом стихе: поэтический ход, образ, метафора, словесная формула, система рифм, вообще любое поэтическое высказывание может здесь играть роль события.

Направленность двух сюжетов — противоположная; это подчеркивается тем, что если в повествовательном происходит сближение автора и героя («С ним подружился я в то время…»), то в поэтическом — их расхождение («Всегда я рад заметить разницу Между Онегиным и мной…»)… Впрочем, есть точка, где происходит расхождение сюжетов: Но скоро были мы судьбой На долгий срок разведены.

В повествовательном контексте это связано с семейными обстоятельствами Онегина, в автобиографическом «домашнем» подтексте автора — с его ссылкой. В символическом же плане происходит властный прорыв поэтического сюжета в повествовательный: в расставании автора с героем материализуется их «расставание» как идейно-духовных и жизненных позиций, которые проявили свою «разницу». Поэтический сюжет здесь выразительно выступает не как «второй», а как «первый», ведущий и руководящий; «лирические отступления» — это сфера наибольшего сгущения «событий» поэтического сюжета, сосредоточение авторской лирической воли.