Мотив вольности поэмы «Измаил-Бей»

Мотив вольности пронизывает всю поэму; борьбе за вольность отдал все силы Измаил; этой же борьбе всю себя посвятила и Зара. Затаенная, глубокая любовь этих двух людей различной национальности (герой — черкес, героиня — лезгинка) прошла, как показывает автор, через все испытания. Как в упомянутой строфе поэмы, так и в ряде других мест поэт отмечает мужество и стойкость горянки. Образ Зары не случайное, а типическое явление. Благородство и героизм Измаила и Зары оттеняются автором контрастными по отношению к ним образами коварного, расчетливого Росламбека и русского офицера, преследующего личные цели.

В поэме описывается целый ряд эпизодов, связанных с событиями Кавказской войны, происходившими частью в Кабарде и большей частью — в Чечне; восстание, возглавляемое в Чечне Бей-Булатом, было подавлено в 1826 г. Ермоловым, но борьба горцев продолжалась на Кубани и Тереке.

Особенно подробно описывает Лермонтов битву, в которой был убит личный враг Измаила — русский офицер. В этой упорной битве горцы проявили большую стойкость; но Измаил получил рану, выбыл из строя, и его отряд должен был отступить. Автор упоминает, что в этом деле участвовали «ширванские полки». Это сражение происходило недалеко от берегов реки Аргун, о которой упоминает поэт.

Многие подробности, поэтически описанные Лермонтовым, соответствуют подлинным фактам. В походе Ермолова в Чечню в 1826 г. принимал участие и ширванский полк. В конце января этого года к берегам Аргуна из крепости Грозной был выслан сильный отряд в составе двух батальонов ширванского полка, роты егерей и 500 линейных казаков под начальством подполковника Ковалева. На русском берегу Аргуна был сожжен аул Чах-Кери. В это время подоспели силы горцев.

Эти данные являются ценными комментариями к батальным сценам поэмы Лермонтова, особенно к следующим стихам:

Все жарче бой; главы валятся

Под взмахом княжеской руки;

Спасая дни свои, теснятся,

Бегут в расстройстве казаки!

Но что ж? победа изменила.

Раздался вдруг нежданный гром,

Все в дыме скрылося густом:

И пред глазами Измаила

На землю с бешеных коней

Кровавой грудою костей

Свалился ряд его друзей.

Как град посыпалась картеча;

Пальбу услышав издалеча,

Направя синие штыки,

Спешат ширванские полки.

Из личной мести Росламбек убивает брата, который не надолго пережил Зару, разделявшую с любимым человеком все опасности изгнания и боевой жизни.

Лермонтов обнаруживает прекрасное знакомство с горским бытом. Лермонтов, описывая первую встречу Измаила с Зарой, говорит, что девушка, подав ужин отцу и гостю, колебалась, уйти ей или остаться; наконец, не боясь гнева отца, решила остаться в той же комнате, чтобы присутствовать при беседе старших.

С редким мастерством описывает Лермонтов национальный костюм и осанку лихого наездника — горца:

Кто ж этот путник? русский? нет.

На нем чекмень, простой бешмет,

Чело под шапкою косматой;

Ножны кинжала, пистолет

Блестят насечкой небогатой;

И перетянут он ремнем,

И шашка чуть звенит на нем;

Ружье, мотаясь за плечами,

Белеет в шерстяном чехле;

И как же горца на седле

Не различить мне с казаками?

С глубокою симпатией обрисовывает Лермонтов образ народного певца:

Вокруг огня, певцу внимая,

Столпилась юность удалая,

И старики седые в ряд

С немым вниманием стоят.

На сером камне, безоружен,

Сидит неведомый пришлец.

Наряд войны ему не нужен;

Он горд и беден — он певец!

Дитя степей, любимец неба,

Без злата он, но не без хлеба.

Вот начинает: три струны

Уж забренчали под рукою,

И живо, с дикой простотою

Запел он песню старины.

Черкесская песня, которую поет певец, развивает мотив о воле:

Много дев у нас в горах;

Ночь и звезды в их очах;

С ними жить завидна доля,

Но еще милее воля!

Героическим духом проникнута и песня Селима, прославляющая постоянство любви и отвагу:

Любви изменивший

Изменой кровавой,

Врага не сразивши,

Погибнет без славы;

Дожди его ран не обмоют,

И звери костей не зароют!

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет!

Знакомство поэта с горским фольклором проявляется также в упоминании о злом духе, низвергнутом с неба и скованном в течение трех веков тяжкой цепью (III, 223). Этот мотив чрезвычайно популярен на Кавказе и известен в различных вариантах у многих горских народов.