Н. Иванова

Роман Юрия Трифонова «Время и место» открывается эпиграфом , последняя строка которого гласит: «Дата вашей смерти». Вот уже восемнадцать лет, как умер Юрий Трифонов. За эти годы из текстов, оставшихся ненапечатанными, были опубликованы «Исчезновение», «Опрокинутый дом». А недавно — рабочие тетради и дневники, подготовленные к печати и откомментированные О. Р. Трифоновой.

Их публикация в журнале «Дружба народов» была завершена накануне конференции. Насколько актуальными, а не просто литературно-историческими стали эти публикации? Сохраняется ли влияние Трифонова на современную мысль?

На искусство? Вписываются ли проза и размышления Трифонова в современный литературный — и шире того, общественный — контекст? Можно сформулировать короче: удалось ли Трифонову опередить свое время, перейти в иной разряд, разряд актуальной классики — уже после смерти? Или он остался в контексте либеральной ветви советской литературы, ее достойных представителей — таких, скажем, как Владимир Тендряков, Виталий Семин, Федор Абрамов?

Взаимоотношения Трифонова с контекстом времени всегда были достаточно сложными. Сам Трифонов говорил, что он «оттаивает» вместе со временем, меняется вместе с ним. Значит ли это, что Трифонов настолько соответствовал своему времени и его изгибам, что только и делал, что следовал его меняющейся конъюнктуре и исчез вместе с ним?

Мальчик из семьи большевиков в середине 30-х записался в литературный кружок Дома пионеров на улице Стопани; руководила кружком Вера Ивановна Кудряшова, воспитавшая не одного советского профессионала-литератора; в кружок к детям приходили такие известные писатели, как Фраерман и Паустовский. Сюжеты, которые записывает мальчик в тетрадку, никак не прикреплены к окружающей мальчика действительности. В Литинститут поступает уже юноша — по стихам его не приняли, заметили по рассказам.

Литинститутские его работы не вызывают восторга у соучеников, но отмечены К. Фединым . Дипломная работа показывает средний уровень стопроцентно советского молодого писателя. Из других однокашников Ю. Трифонова по институту в дальнейшем получились советские и антисоветские писатели.

Из Ю. Трифонова — в конце концов получился писатель, преодолевший в себе писателя советского. Несмотря на личную дружбу и полное взаимопонимание с писателями-шестидесятниками, его нельзя отнести к группе или поколению. Трифонов обретает настоящую известность после шестидесятников, тогда, когда они уже исчерпывают волну своей оглушительной популярности. По-настоящему обретает себя после 1968 года, после конца 60-х.

Нарастающее непонимание и раздражение, в том числе и либерального окружения, преследуют Трифонова по мере нарастания его таланта. Об этом и о многом другом говорили участники I Международной конференции «Мир прозы Юрия Трифонова», состоявшейся в Москве в конце марта. Вечер воспоминаний в Большом зале ЦДЛ накануне конференции задал тон научному событию; два дня в РГГУ обсуждались доклады, сгруппированные по пяти направлениям: присутствие «вечных» тем и мотивов в прозе Юрия Трифонова ; автобиографическая основа и художественный вымысел ; современный Трифонову идеологический контекст ; поэтика и метафизика прозы Трифонова ; проза Трифонова в контексте современности .

В центре внимания участников конференции находились и вопросы, традиционные для «трифоноведения», — эволюция писателя; путь от увенчанных сталинской премией «Студентов» к новому качеству, отношение к интеллигенции, к «образованщине», к русской философии; исторические взгляды Трифонова, внутренняя взаимосвязь и взаимообусловленность «городской» и исторической прозы. В то же время на конференции произошло «накопление качества» и прорыв к ранее не обсуждаемым проблемам: архетипы в прозе Трифонова; евангельские реминисценции и их функции; символика сна и мотив предчувствия; присутствие поэзии — текст и контекст. Совместными усилиями были заново и подробно откомментированы интертекстуальные связи в прозе Трифонова что заставило задуматься о необходимости и, главное, возможности, готовности исследователей помочь комментированному изданию собрания сочинений. Заключительное заседание конференции было организовано как «круглый стол», на котором сошлись дискуссионные точки зрения: влияет ли ускользающая от определений проза Трифонова на современную русскую словесность?

Отвечали как «практики» литературного процесса , так и «теоретики» . При этом «практики» — все как один — отвечали утвердительно: да, не только влияние, но сам «воздух» современной прозы создан во многом Юрием Трифоновым. Однако, исключая прямое эпигонство , последователи Трифонова, его ученики, его «школа» — а есть ли они? В последний день работы участники конференции были гостями музея «Дома на набережной», — всех пригласила нынешний его директор Ольга Трифонова. Вечером 28 марта Юрий Любимов со своими артистами поднял зал Таганки минутой поминовения — в день смерти писателя играли «Дом на набережной», спектакль, которому вот уже двадцать лет.

Спектакль не стареет — о его создании и о Юрии Валентиновиче прежде всего рассказывал Юрий Петрович у себя после спектакля. А участники конференции расписались на стенах знаменитого любимовского кабинета. Можно спорить о продолжении Трифонова в современной словесности.

Его присутствие и мощное влияние несомненны на «самый-самый» наш кинематограф. Алексей Герман не случайно завершит фильм «Мой друг Иван Лапшин» прямой цитатой из «Долгого прощания» — «А Москва катит все дальше, через линию окружной, через овраги, поля, громоздит башни за башнями, каменные горы в миллионы горящих окон, вскрывает древние глины, вбивает туда исполинские цементные трубы, засыпает котлованы, сносит, возносит, заливает асфальтом, уничтожает без следа, и по утрам на перронах метро и на остановках народу — гибель, с каждым днем все гуще». Трифонов сообщил внутренний сюжет, систему мотивов и интонацию и другому нашему событийному кино — уже 90-х. Я имею в виду «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова — стопроцентного, казалось бы, оппонента Германа.

Оппоненты сходятся в своих «трифоновских» импульсах, — вот еще одна цитата, теперь уже из «Обмена», о летней жизни в дачном поселке Красный Партизан 30-х вспоминает мальчик, сын крупного чина из партноменклатуры: «Ничего не осталось от тех вечеров с патефонной музыкой «Утомленное солнце нежно с морем прощалось», с громким разговором двух глухих красных партизан, споривших о чем-то на втором этаже, со стуком китайских костяшек на верандочке Николая Алексеевича. В этом мире, оказывается, исчезают не люди, а целые гнездовья, племена со своим бытом, разговором, играми, музыкой. Исчезают дочиста, так, что нельзя найти следов». Так «исчез», говоря эзоповым языком, и отец мальчика: «Мгновенная смерть от инсульта — тогда это называлось апоплексическим ударом — случилась душным днем прямо на улице». Утомленный солнцем.

Душным днем. Прямиком — к Н. Михалкову, на мой взгляд, «спрямившему» Трифонова Открывается много перспектив, много новых возможностей — для исследователей ведь крайне важно, что предмет их пристального внимания неисчерпаем.

Участники конференции надеются издать свои выступления полностью — отдельной книгой. А с некоторыми из эссе, написанными «поверх» доклада, наши читатели смогут познакомиться в августовском «Конференц-зале» журнала «Знамя».