Небесная душа

Василий Андреевич Жуковский… 9 февраля Исполняется 225 лет Со дня его рождения. Он пока еще в школьной программе — и даже не только в старших классах, но и в младших.

«Птичка»: Птичка летает, // Птичка играет, // Птичка поет; // Птичка летала, // Птичка играла, // Птички уж нет!..

Или это, «Загадка»: Не человечьими руками // Жемчужный разноцветный мост // Из вод построен над водами, // Чудесный вид! Огромный рост!..

Но и сам Жуковский доныне во многом остается загадкой, к нему хочется приложить слова Вяземского из письма, к Жуковскому же и обращенного: «Роман тизм, как домовой; многие верят ему; убеждение есть, что он существует, — но где его приметы, как обозначить его, как наткнуть на него палец?»

Действительно, Жуковский в русской литературе как домовой во дворце, котором владеет Пушкин. А ведь еще Белинский сказал, что именно Жуковский дал русской поэзии душу и сердце. А как точна эта его оценка: «Недаром Пушкин называл Жуковского своим учителем в поэзии, наперсником, пестуном и хранителем своей ветреной музы; без Жуковского Пушкин был бы невозможен И не был бы понят «.

Отметим последние слова, прибавим к ним еще одно суждение и на этот раз смиренного, а не неистового Виссариона: «И как не любить горячо этого поэта, которого Каждый из нас с благодарностью признает своим Воспитателем, развившим в его душе все благородные семена высшей жизни, все святое и заветное бытия».

Гениальный поэт, создатель многих шедевров, волнующих нас доныне, Жуковский перенес все трудности, которые подстерегают талантливых педагогов… А он-то был литературным наставником, учителем многих — с Пушкиным во главе!

Хотя «победитель-ученик» перед «побежденным учителем» неповинен: он навсегда сохранил глубочайшее почтение перед Жуковским.

Уже в 1825 году Пушкин жестко выступил против критики Жуковского: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались?.. Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности», а вскоре писал брату Льву: «Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком…»

Даже гордый Бунин, столетие спустя, не раз напоминал о своем родстве по отцу с Жуковским, а однажды заявил не без ученической торопливости: «Я хороший стихотворец и, — простите! простите! — замечательный переводчик «.

Может быть, причина охлажденности к Жуковскому в советское время в том, что у него были и другие ученики? Он преподавал русский язык великой княгине Александре Федоровне, жене будущего императора Николая I, а в феврале 1826 года его назначили воспитателем наследника престола.

Чему мог научить будущего царя сын богатого помещика и пленной турчанки? Только хорошему. Он и научил. Император Александр II вошел в русскую историю с титулом Освободителя, со славой реформатора, начавшего широкие преобразования политического, экономического и культурного уклада России.

Воздействие Жуковского на его мировоззрение общепризнанно, да только все это совсем не вязалось с идеологией большевизма…

Выйдя в отставку, Василий Андреевич решил отправиться за границу. Жил в Дюссельдорфе, Франкфурте, затем перебрался в Баден-Баден. Теперь он не один — в 1841 году женился на Елизавете Рейтерн , дочери его друга-художника. Родились Дети — Александра и Павел .

Он стал учителем для них — составил для этого особую детскую азбуку, писал стихи…

Не раз у него в семье гостил Гоголь, тоже от своего учителя не отказывавшийся с тех пор, как еще в 1831 году обратил к нему безудержно-экстатические строки: «О, с каким бы я тогда восторгом стряхнул власами головы моей прах сапог ваших, возлег у ног Вашего поэтического превосходительства и ловил бы жадным ухом сладчайший нектар из уст ваших, приуготовленный самими богами из тмочисленного количества ведьм, чертей и всего любезного нашему сердцу…»

И все бы ничего, но после европейских катаклизмов 1848 года Жуковский стал все чаще подумывать о возвращении в Россию.

«Мы живем на кратере вулкана, который недавно пылал, утих и теперь снова готовится к извержению, — Писал он 29 февраля 1848 года своему подопечному, великому князю Александру Николаевичу. — И теперь, как тогда, начинают с потрясения главной основы порядка — с религии. Но теперь действуют уже смелее и шире. Тогда стороною потрясали веру, проповедуя терпимость; теперь нападают на всякую веру и нагло проповедуют безбожие. Тогда подкапывали втайне христианство, вооружаясь — по-видимому — против злоупотреблений церковной власти; теперь вопиют с кровель, что и христианство, и церковь, и власть церковная, и всякая власть суть злоупотребления.

Какая цель теперешних реформаторов? Этого и сами они ясно не видят. Весьма вероятно, что многие из них сами себя обманывают…

И, может быть, суждено им, как и многим из их предшественников, содрогнуться на краю или на дне той бездны, которая скоро под ними и под нами разверзнется.

Но позади сих ослепленных, фанатических проповедников идеального лучшего и движения вперед, действующих открыто, таясь за плечами их, потаенно действуют, пользуясь их указаниями, другие, уже не ослепленные, зная, чего хотят и куда идут. И уже провозглашено, во услышание всем, великое правило, правило практических реформаторов, извлеченное из доктрин новейшей философии и весьма понятное ученикам ея в лохмотьях: la propriete c’est le vol . И для утверждения в умах этого правила все сделано. Главное разрушение антирелигиозное произведено доктринами разврата в классе низшем.

Туда, где царствует нужда, огорчающая и раздражающая душу, голос искушения, проповедующий ненависть, хищничество, отвержение всякой власти, презрение долга и отвержение Божия Промысла, проникает с быстротою смертоносной чумы и тем быстрее, что все предохранительные и целительные средства против заразы наперед уничтожены и что бессмыслие невежества с жадностию принимает учение, столь благоприятное страстям и потворствующее раздражению, производимому бедствиями жизни, против которых ничто не дает уже душе ни твердости, ни смирения».

Это, по сути, еще одно поучение-предостережение учителя-поэта венценосному ученику написано всего через несколько дней после выхода в Лондоне «Манифеста Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, именно той капсулы, из которой Смертоносная чума коммунизма Полетела по миру, убив через треть века Александра II, а затем уничтожив и тысячелетнюю Россию.

Своей сверхчуткостью, которая в литературе свойственна именно классическим романтикам, а в обществе — некоторым, очень немногим священнослужителям , не читавши еще человеконенавистнический этот «Манифест…», Василий Андреевич определил главную опасность, которая надвигается на человечество.

И как это зачастую бывает, провидчество соединялось у него с простодушием, с верой в силу надежды. В том же длинном письме цесаревичу есть и такие строки:

«Более нежели когда-нибудь утверждается в душе моей мысль, что Россия посреди этого потопа есть ковчег спасения, и что она будет им не для себя одной, но и для других, если только посреди этой бездны поплывет самобытно, не бросаясь в ея водоворот, на твердом корабле своем, держа его руль и не давая волнам собою властвовать. Я не политик и не могу иметь доверенности к своим мыслям; но кажется мне, что нам в теперешних обстоятельствах надобно китайскою стеною отгородиться от всеобщей заразы. Мне кажется, что Промысел в этом событии выражает ясно и теперешний долг, и будущую судьбу России: она есть отдельный, самобытный мiр, в самой себе она тверда и неприкосновенна; устремленная на внешнее, она только может растратить свои силы и чужим потрясением разрушить свое собственное здание».

Наивно?! Сказать бы: Да, однако после постперестроечных потрясений, которые испытала наша страна, после всех этих болонских протоколов, присоединений и встраиваний якобы в мировое сообщество на фоне так и не отмененной поправки Джейсона-Веника, впору говорить именно о нашей наивности! Коммунистические власти позволили нам выйти из пучины коммунизма, но взамен у них не было ничего, кроме болота посткоммунизма, которое год от года все шире и шире, — ведь мы сами, народ, чего-то иного раздобыть для себя не удосужились…

Но довольно упражнений на тему Актуальность классики. Вернемся к Листкам календаря. Жуковский решает вернуться в Россию.

Но европейские катаклизмы задерживают переезд семьи, кроме того, болеет жена, а летом 1851 года, накануне выезда, простуда дает осложнение на глаза: Жуковский начинает слепнуть… Но вот характер! «…Почти через два дня после начала моей болезни загомозилась во мне поэзия…» Он даже «приготовил машинку для писания на случай угрожающей… слепоты». Завершив в 1849 году перевод «Одиссеи», принялся теперь за «Илиаду».

Однако и болезнь не отступала. А в марте 1852 года умер Гоголь, друг Гоголь, за несколько недель до смерти написавший ему: «Горячей бы гораздо мне следовало о тебе молиться, как о человеке, которому я много, много должен»…

В конце марта Жуковский в последний раз диктовал строки своей поэмы «Агасвер. Вечный жид», а 12 апреля скончался в Баден-Бадене. До августа его останки покоились на местном кладбище, затем верный слуга поэта Даниил Гольдберг перевозит его прах через Любек на пароходе в Петербург.

Здесь тело с почестями предали земле близ могилы Карамзина на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры . У могилы стояли студенты Петербургского университета, Тютчев, другие друзья покойного и его воспитанник, Александр Николаевич Роман ов…

С. Д.

Что читать о В. А. Жуковском

Жуковский В. А. «Все необъятное в единый вздох теснится…»: Избранная лирика. В. А. Жуковский в документах. Стихотворения русских поэтов XIX века, посвященные В. А. Жуковскому / Составление, вступ. ст., прим. В. В. Афанасьева. М., 1986.

Веселовский А. Н. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904; Пг., 1918; М., 1999. Зайцев Борис. Жуковский // Соч.: В 3 т. М., 1993.

Т. 3. Носик Борис. Высокий строй // Жена для странника. М., 1990.

Янушкевич А. С. В. А. Жуковский: Семинарий. М., 1988.