Невозможность забвенья

О стихотворении А. Твардовского «Я убит подо Ржевом»

Над произведением поэт работал в конце 1945 — начале 1946 года. Вначале оно имело другое заглавие — «Завещание воина». Какие жизненные факты побудили поэта к его написанию? В небольшой статье «О стихотворении «Я убит подо Ржевом»» автор отметил запавшие в его память два эпизода.

Поездка осенью 1942 года под Ржев. Там шли тяжелые бои. Осложняло положение наших войск страшное бездорожье. «Впечатления этой поездки, — писал Твардовский, — были за всю войну из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце».

Запечатлелась также встреча в московском трамвае с офицером-фронтовиком, который приехал на сутки в Москву, чтобы похоронить жену, и должен вновь вернуться на фронт. Он был «такой выкрученный, перемятый, как его потемневшая от многих потов гимнастерка». Конечно же, не только эти факты легли в основу содержания произведения, в нем воплощен богатый опыт поэта, участника финской и Отечественной войн.

Смысл, пафос рассматриваемого стихотворения не драматизм и героика войны, а нечто другое. «Стихи эти, — заметил Твардовский в названной выше статье, — продиктованы мыслью и чувством, которые на протяжении всей войны и в послевоенные годы более всего заполняли душу. Навечное обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвенья, неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе, — так приблизительно можно определить эту мысль и чувство» (Твардовский А. Статьи и заметки о литературе. М., 1972.

С. 207-208). Этими мыслями и чувствами проникнуты многие стихи поэта: «В тот день, когда окончилась война», «Жестокая память», «Я знаю, никакой моей вины…» и другие.

Повествование в стихотворении «Я убит подо Ржевом» ведется от имени погибшего воина. Эту особенную форму автор счел «наиболее соответственной идее единства живых и павших «ради жизни на земле»» . Герой произведения близок автору своей остротой восприятия событий, преданностью Родине, верой в победу.

Эти черты и были характерны для большинства участников Великой Отечественной войны. Однако мировосприятие героя не следует отождествлять с авторским видением и пониманием жизненных явлений.

Мастерство начала стихотворения отметил критик А. Кондратович.

Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, на левом, При жестоком налете.

«…Тут вспыхнувшие с жестокой неотвратимостью хлесткие, взрывающиеся слова «болоте — роте — налете» словно обрывают человеческую жизнь, тут совсем иная музыка стиха: каждое слово отлетает одно от другого, произносится отдельно и резко, и внутренняя рифма усиливает и еще больше разъединяет их. Все слова звучат как толчки земли от минных разрывов. Удивительная инструментовка!» (Кондратович А. Ровесник любому поколению. М., 1984.

С. 351).

Обратим внимание на очерковую точность указания места происшедшей драмы: «подо Ржевом, в безыменном болоте», в расположении пятой роты, на левом фланге.

Психологически достоверны предсмертные ощущения воина:

Я не слышал разрыва, Я не видел той вспышки, — Точно в пропасть с обрыва — И ни дна ни покрышки.

Анафора делает строфу динамичной, что соответствует происшедшему. Удар взорвавшейся мины или снаряда внезапен и сокрушителен, «точно в пропасть с обрыва». И мелькнувшая в сознании мысль, что всему конец, выражена часто бытующим в военной обстановке фразеологизмом: «И ни дна ни покрышки».

Вот и все!

Повторяющаяся буква «р» имитирует звук, оповещающий о грозящей опасности.

Полна драматизма строфа, сообщающая о месте, где покоится прах погибшего воина. Как это происходит на войне, он зарыт без гроба:

Я — где корни слепые Ищут корма во тьме; Я — где с облачком пыли Ходит рожь на холме…

Анафора усиливает эмоциональность строфы. Выразительны строки «…с облачком пыли // Ходит рожь на холме…» Здесь и богатство звучания, и оригинальность метафоры — «ходит рожь». Необычна рифмовка первой и третьей строк: слепые — пыли.

Хотя рифмуются слова с нетождественными звуками, но они близки по звучанию: слепые — пыли.

Герой стихотворения с горечью поведал, что прах убитых разбросан по полям, дорогам, местам проживания людей:

Я — где крик петушиный На заре по росе; Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе…

И крик петушиный, и грохот машин, и растущая рожь над могилой не совсем подходящие места для захоронения, требующего уединенности и тишины. Строка «На заре по росе» напоминает песенную строку. В слове ваши выражена отстраненность, отчуждение погибшего от мира жизненных реалий. Строфа богата аллитерацией , передающей шум от скольжения колес по дороге.

Оригинален троп — «машины рвут воздух».

Сдержанно, но не без горечи сказано о неизвестности мест захоронения. Лишь природа оберегает могилы павших:

Где травинку к травинке Речка травы прядет, — Там, куда на поминки Даже мать не придет.

Первые две строки напоминают образы народного творчества. Эти строки богато озвучены. Здесь не только внутренняя рифма, но звуковая перекличка строк.

Воина больше всего беспокоит, что стало со страной:

Фронт горел, не стихая, Как на теле рубец. Я убит и не знаю, Наш ли Ржев наконец?

Удачно сравнение «Фронт горел… как на теле рубец». Оно-то говорит, что герою стихотворения знакома всегда напоминающая о себе боль от неокрепшего еще рубца. По всей вероятности, он был ранен и вновь вернулся в строй.

Считанные слова дают представление о тяжелых боях под Ржевом: «Фронт горел, не стихая…».

Ушедший из жизни боец хорошо понимает значение исхода сражения на Дону. Он находит весомые слова, чтобы выразить свою мысль: «месяц был страшен»; «было все на кону».

Невыносимо даже предположение, что к Волге вырвался враг. Поверить в это мучительно трудно:

Нет, неправда. Задачи Той не выиграл враг! Нет же, нет!

А иначе Даже мертвому — как?

Волнение передано незавершенными предложениями и трижды повторенным словом нет. И оно звучит как заклинание, как мольба к находящимся в строю бойцам стоять до последнего:

Вы должны были, братья, Устоять, как стена…

Смириться с мыслью, что выпавшие на долю погибших жертвы напрасны, невозможно:

И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за родину пали, Но она — спасена.

По своей лексике, напевности эта строфа напоминает народную песню.

Неистребимы надежда и вера павших в положительный исход войны. Лишь на миг хотелось бы приобщиться к этой общенародной радости, услышать победные залпы. В них частица ратного труда, «смертью оборванная, // Вера, ненависть, страсть».

Как емко выражено, что вело этих людей в бой: любовь к Родине, ненависть к врагу и убеждение в успешном исходе войны. И в обращении к братьям подведены итоги прожитого:

Наше все! Не слукавили Мы в суровой борьбе, Все отдав, не оставили Ничего при себе.

Здесь точно передана нравственность аскетизма людей той эпохи, руководившая их поступками и действиями.

Напоследок герой стихотворения позволил себе дать несколько советов соотечественникам-победителям. Советы эти проникнуты мудростью и добротой: «беречь… свято» отчизну, «Горевать — горделиво, // Не клонясь головой, // Ликовать — не хвастливо // В час победы самой». В этих строках выражена народная мораль: не пасовать перед трудностями, сохранять чувство достоинства, быть скромным и не зазнаваться.

Последняя строфа лирического монолога своей тональностью, стилистикой напоминает народную поэзию. В последних строках — проявление мудрости воина: беречь Родину — лучшая память о павших в боях:

…Беречь ее свято, Братья, счастье свое — В память воина-брата, Что погиб за нее.

Из исповеди воина вырисовывается человек с гражданским мышлением, для которого беды страны — его беды, человек мужественный, бескорыстный и благородный.

Язык героя богат и выразителен. Он хорошо владеет живой разговорной речью, для которой характерны порой отступления от литературных норм. К примеру, «сколько сроку назад», «на поверке выкликают не нас» и другие.

Воин хорошо усвоил выражения народной поэзии и широко пользуется ими: «наши очи померкли, пламень сердца погас», «есть отрада одна», «грозное право навеки дано», «счастье безмерное» и другие. Он к месту обращается к фразеологизмам: «и ни дна ни покрышки», «было все на кону».

Естественно, его речь не чужда военных выражений , соответствующей лексики .

Достоинство стихотворения в психологически точном выявлении чувств и переживаний героя, в емкости выражений, доведенных порой до афористичности, в музыкальности и напевности отдельных строф, строк, разнообразии рифм. В отдельных строфах рифмуются слова с нетождественными звуками: травинке — поминки; враг — как; братья — проклятье; осени — колесами; свято — брата и другие. Эти рифмы, наряду с обычными, общепринятыми, обогащают звучание произведения.

Обратим внимание еще на одну особенность лирического монолога . В нем — элементы диалогической речи. Герой постоянно обращается к товарищам по оружию с вопросами, советами и призывами. К примеру: «Я убит подо Ржевом, // Тот еще под Москвой. // Где-то, воины, где вы, // Кто остался живой?»

С годами все острее в стихах Твардовского проявлялась горечь военных утрат. Через 21 год после окончания войны он пишет стихотворение «Я знаю, никакой моей вины // В том, что другие не пришли с войны…», которое заканчивается строкой: «Речь не о том, но все же, все же, все же…» В этом трижды повторенном «все же» — вся неутихающая боль поэта по погибшим.

Быть может, в поэзии, созданной в войну и послевоенные годы, не найдем такой верности памяти павшим, как в стихах Александра Трифоновича. Вдумаемся в слова из упомянутой выше статьи: «Навечное обязательство живых перед павшими за общее дело… неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе…» Вот эта близость поэта к герою стихотворения определила проникновенную правду его исповеди, достоверность каждой художественной детали, что и оказывает на читателя должное эмоциональное воздействие.