О некоторых читательских потребностях в XI-XII веках

Нельзя не заметить, что в типичной тематике предисловий на Руси XI-XII вв. далеко не все объяснимо только эгоистическими потребностями древнерусских книжников в читательском внимании. Нуждаясь в читателях, книжники неизбежно должны были идти навстречу специфическим интересам другой стороны. Шли они, в частности, навстречу читательской потребности заблаговременно получать сжатую характеристику содержания и состава предлагаемой книги или произведения. Мы вновь основываемся на предположении о том, что древнерусские книжники переосмысляли адресатов переводных сочинений, имея в виду прежде всего своих современников. «Чужие» упоминания об отмеченной выше читательской потребности становились у древнерусских книжников свидетельствами о потребности древнерусских читателей.

Данная Потребность древнерусских читателей не отличалась индивидуальностью, по являлась характерной для читателей византийских, древнеболгарских и т. д. Пожалуй, большая часть типичных тем в предисловиях отражала вечные интересы читателей, и, следовательно, распространенность предисловий на Руси XI-XII вв. была обусловлена преимущественно повторением и продолжением вечных читательских интересов.

Правда, большая часть типичных тем в предисловиях не прямо удовлетворяла читательские потребности, а являлась лишь отзывом о них. По склонности древнерусских книжников к определенному набору типичных высказываний о книге, чтении и читателях, вероятно, можно догадываться об особенности именно древнерусских читательских запросов XI-XII вв. Облик читателя XI-XII вв., восстанавливаемый по совокупности типичных оценок, получается двойственным.

Предисловия указывают на то, что читатели XI-XII вв., желавшие охватить всю книжную «премудрость», особенно ценили ее облегченную форму — сборники извлечений, отрывков, высказываний. Подобные сборники существовали, разумеется, во все времена. Но в XI-XII вв. тема восхваления «сборности» как важного достоинства книг была типичной для предисловий. В предисловиях к «Изборникам», «Пандектам», «Патерикам», «Кормчим», «Хроникам» и др. книжники постоянно подчеркивали нужное для читателей. Потребностями в утешительности и верности книг, кажется, исчерпывается число относительно светских читательских потребностей. В итоге, по типичному содержанию книжных предисловий, распространенных в читательской среде XI-XII вв., воссоздается специфический облик древнерусского читателя-неофита, поверившего в великую пользу книг вообще и божественных книг в частности, но предпочитавшего произведения попроще и доступнее и различавшего от их чтения лишь скудную, зачаточную пользу собственно светского характера. Таковым было «отрочество» русского читателя.

Наше предположение о существовании в древней Руси XI — XII вв. особого типа читателя-неофита нуждается в обосновании на более широком круге источников, нежели предисловия. Необходимо проанализировать записи и глоссы писцов; авторские отступления в текстах сочинений; произведения, написанные в форме вопросов — ответов и в форме толкований; наконец, правила о книгах в «Кормчих» и тому подобных памятниках. Но уже сейчас можно поставить вопрос: не благоприятствовали ли потребности и возможности читателя-неофита становлению стиля монументального историзма, при котором «литература знала только две краски — черную и белую», а изображения людей были «лаконичны, энергично выписаны и просты».

В тексте «Слова» наряду с именованием «Буй-Тур» дважды встречается синонимичное ему обращение «Яръ Туре Всеволоде». Этот вариант прозвища Всеволода мешает О. О. Сулейменову («Яр Тур» не может быть представлен как «высокий господин»), поэтому он приписывает его не оригиналу «Слова», а переписчику XVI в. Но в тексте есть еще случай, когда Всеволод назван только словом «Туръ» («камо Туръ поскочаше»). И в этом случае, оказывается, повинен переписчик XVI в., когда он «вовсе отказывается от эпитета».

И далее вся позитивная наука, сложившаяся вокруг изучения «Слова» (о которой мы говорили выше), характеризуется так: «За два века ораторства в библиографии по «Слову» накопилась не одна сотня названий, в которых, как в болоте, буксуют одни и те же аргументы, не всегда научные, но всегда патриотические». Не говоря уже о недопустимости стиля («два века ораторства», «как в болоте» и т. п.), нам представляется ошибочной главная мысль этой фразы. Мы полагаем, что патриотическая настроенность советских ученых вообще и исследователей «Слова» в частности помогает им в их научной работе тем более, что в данном случае она отвечает высокой патриотической настроенности самого изучаемого памятника.