О развитии основных тем и образов «Альфреда»

В развитии основных тем и образов «Альфреда» отразилась противоречивость социальных позиций Гоголя. Мы видим здесь, с одной стороны, стремление писателя широко показать угнетение землепашцев «рыцарями», нежелание и неспособность последних защищать национальные интересы. Одновременно с тем на первый план в пьесе выдвигался образ просвещенною монарха; центральным ее моментом являлось, по-видимому, изображение реформаторских начинаний Альфреда.

Общественные преобразования в стране связывались с деятельностью просвещенного правителя, объединяющего вокруг себя лучшие силы нации. Незаконченность «Альфреда», можно думать, имеет Своим источником кап раз неясность социального идеала, Намечавшегося в пьесе. О настойчивом желании Гоголя создать историческую драму, поднимавшую большие национальные и социальные проблемы, говорят дошедшие до нас свидетельства о замыслах трагедии из истории Украины. В 1839 году Гоголь рассказывал об этой своей трагедии С, Т. Аксакову: «Он (Гоголь) с любовью и радостью начал говорить о том, что у него уже готово в мыслях… что кроме труда, завещанного ему Пушкиным, совершение которого он считает задачей своей жизни, то есть «Мертвые души», у него составлена в голове трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, до последней нитки, даже в одежде действующих лиц; что это его давнишнее, любимое дитя, что он считает, что эта пьеса будет лучшим его произведением и что ему будет слишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на бумагу».

В это же время Гоголь о новой своей пьесе рассказывал и М. С. Щепкину: «Ну, Михаил Семенович, будет вам славная работа: у меня есть драма за выбритый ус, вроде Тараса Бульбы. И скоро ее окончу». Была ли закончена писателем драма из истории Украины, об этом достоверных сведений не имеется.

Осенью 1840 года с отдельными сценами пьесы писатель познакомил жившего в то время вместе с ним Панова. Панов сообщал в письме к С.

Т. Аксакову: Гоголь «меня угостил началом нового произведения…

Это будет, как он мне сказал, трагедия. План ее он задумал еще в Вене, начал писать здесь. Действие в Малороссии. В нескольких сценах, которые он уже написал и прочел мне, есть одно лицо комическое, которое, выражаясь не столько в действии, сколько в словах, теперь уже совершенство. О прочих судить нельзя: они должны еще обрисоваться в самом действии.

Главнбе лицо еще не обозначилось»1. В мемуарах современников сохранились также сведения о том, что Гоголь читал Жуковскому трагедию, которая, не получив одобрения, тут же была автором сожжена. Проф. ф. В. Чижов передавал следующий рассказ Жуковского: «Знаете ли, что он (Гоголь) написал было трагедию?

Читал он мне ее во Франкфурте. Сначала я слушал; было скучно; потом решительно не мог удержаться и задремал. Когда Гоголь кончил и спросил, как я нахожу, я говорю: «Ну, брат, Николай Васильевич, прости, мне сильно спать хотелось». -«А когда спать захотелось, тогда можно и сжечь ее»,- отвечал он и тут же бросил в камин. Я говорю: «И хорошо, брат, сделал». Сообщение это обычно относится исследователями к драме из истории Украины.

Неизвестно, однако, читал ли Гоголь законченную пьесу либо отрывки из нее, да и сама достоверность рассказа О сожжении драмы после чтения ее у Жуковского вызывает серьезные сомнения. Мало вероятно, чтобы Гоголь мог уничтожить свою пьесу, которую он считал своим любимым произведением, лишь потому, что она не произвела впечатления на Жуковского. По всей вероятности, Гоголь, занятый работой над другими своими произведениями, так и не реализовал в сколько-нибудь широком объеме свой замысел драмы, построенный на материале истории Украины.

О характере самого замысла трагедии мы можем судить лишь по разрозненным заметкам, дошедшим до нас. В одной из таких заметок Гоголь писал: «Осветить ее всю минувшим и вызванным из строя удалившихся веков, полным старины временем, обвить разгулом, козачком и всем раздольем воли.

И в потоп речей неугасаемой страсти, и в решительный, отрывистый лаконизм силы и свободы, .и в ужасный, дышащий диким мщением порыв, и в грубые, суровые добродетели, и в железные несмягченные пороки, и в самоотвержение неслыханное, дикое и нечеловечески-великодушно. «Раздолье воли», «отрывистый лаконизм силы и свободы», «самоотвержение неслыханное»- вот что составляло, нужно полагать, основную нить пьесы.