Образ черта в повести Н. В. Гоголя «Страшная месть»

Вопрос о традициях, с которыми связана повесть Н. В. Гоголя «Страшная месть», неоднократно поднимался в исследовательской литературе. Однако источники этого произведения искали главным образом в малороссийском фольклоре и в немецком романтизме. Так, В. И. Шенрок пишет, что Н.

В. Гоголь использует народные эпические приемы, «настраивая свое повествование на песенный лад во вкусе народных дум и былин» . А. Б. Ботникова говорит о сходстве «Страшной мести» с немецкой романтической повестью: «Трагическая концовка «…», наличие страшных сил, вмешивающихся в человеческую жизнь, иррациональный характер происходящего создают атмосферу, родственную атмосфере немецкой романтической повести» .

А. К. и Ю. Ф.

Сравнивают «Страшную месть» с повестью Людвига Тика «Пьетро Апоне», доказывая, что ряд мотивов и сцен были почерпнуты писателем именно оттуда. Того же мнения придерживаются Г. И. Чудаков и В. В. Гиппиус. Немецкий исследователь A.

Stender-Petersen находит сходные мотивы в «Страшной мести» и рассказе Э. Т. А.

Гофмана «Игнац Деннер» . С ним спорят в своих книгах А. Б. Ботникова и M. Gorlin. А К. Мочульский считает, что вообще «в «Вечерах» Гоголь следует двум разнородным традициям, стараясь связать их единством стиля.

Первая традиция — немецкая романтическая демонология, ведьмы, черти, заклинания, колдовство, с которыми Гоголь был знаком по повестям Тика и Гофмана; вторая — украинская народная сказка, с ее исконным дуализмом, борьбой Бога и дьявола» . Таким образом, с «готической» традицией «Страшная месть» в научной литературе не соотносилась. Между тем взаимосвязь между ними, несомненно, есть. Хотя прямых свидетельств о знакомстве Н.

В. Гоголя с «романами ужасов» не сохранилось, однако известно, что в библиотеке Д.

П. Трощинского был 21 роман А. Радклиф (и, кстати, 32 книги В. Скотта) .

Кроме того, известна любовь писателя к эпохе средних веков: «История средних веков менее всего может назваться скучною. Нигде нет такой пестроты, такого живого действия, таких резких противоположностей, такой странной яркости, как в ней: ее можно сравнить с огромным строением, в фундаменте которого улегся свежий, крепкий, как вечность, гранит, а толстые стены выведены из различного, старого и нового материала, так что на одном кирпиче видны готфские руны, на другом блестит римская позолота; арабская резьба, греческий карниз, готическое окно — все слепилось в нем и составило самую пеструю башню. Но яркость, можно сказать, только внешний признак событий средних веков; внутреннее же их достоинство есть колоссальность исполинская, почти чудесная, отвага, свойственная одному только возрасту юноши, и оригинальность, делающая их единственными, не встречающими себе подобия и повторения ни в древние, ни в новые времена» . Очевиден и интерес Н. В. Гоголя к «Собору Парижской Богоматери» В.

Гюго, в котором следы «готической» традиции весьма заметны. Некоторые исследователи полагают, что статья Н. В. Гоголя «Об архитектуре нынешнего времени» в большой степени была вызвана именно романом В. Гюго. Впрочем, первым это заметил еще О. И.

Сенковский: «Это обращение к нам, русским, чтобы мы не ломали готическую архитектуру, которой никогда у нас не было, очень трогательно и доказывает, что автор читал с большой пользою роман Виктора Гюго» . Похожие моменты в двух произведениях, помимо замеченного О. И. Сенковским, действительно есть. Например: В. ГюгоН. В.

Гоголь «Все эти гармонические части великолепного целого, воздвигнутые одни над другими в пять гигантских ярусов, безмятежно в бесконечном разнообразии разворачивают перед глазами свои бесчисленные скульптурные, резные и чеканные детали, могуче и неотрывно сливающиеся со спокойным величием целого. Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творение человека и народа; «… » одним словом, это творение рук человеческих могуче и изобильно, подобно творению Бога, у которого оно как будто заимствовало двойственный его характер: разнообразие и вечность» .»Готическая архитектура, та готическая архитектура, которая образовалась пред окончанием средних веков, есть явление такое, которого еще никогда не производил вкус и воображение человека. «…» Она обширна и возвышенна, как христианство.

В ней все соединено вместе: этот стройный и высоко возносящийся над головою лес сводов, окна огромные, узкие, с бесчисленными изменениями и переплетами, присоединение к этой ужасающей колоссальности массы самых мелких, пестрых украшений, эта легкая паутина резьбы, опутывающая его своею сетью, обвивающая его от подножия до конца шпица и улетающая вместе с ним на небо; величие и вместе красота, роскошь и простота, тяжесть и легкость — это такие достоинства, которых никогда кроме этого времени не вмещала в себе архитектура» [Т.8. С.57]. Разумеется, речь здесь не идет о прямом заимствовании, но совпадение тематических рядов достаточно очевидно. К этому нужно добавить уже упоминавшуюся статью Н. В. Гоголя «О средних веках».

В. Гюго выбрал временем действия своего романа XV век, конец средневековья, а местом действия — готический собор как лучшее выражение той эпохи. Н. В. Гоголь же писал: «Ни один век не представляет таких гигантских открытий, как XV; век, которым так блистательно оканчиваются средние века, величественные, как колоссальный готический храм, темные, мрачные, как его пересекаемые один другим своды, пестрые, как разноцветные его окна» и т. д. [Т.8.

С.25]. О знакомстве Н. В. Гоголя с романами В. Скотта также известно (см., например, его письма М. П.

Погодину и В. А. Жуковскому [Т.11.С.60, 73]). Однако в исследовательской литературе, говоря о связи Н.

В. Гоголя с произведениями английского писателя, имели в виду прежде всего «Тараса Бульбу».

О «Страшной мести» в этом контексте упоминали крайне редко, причем со множеством оговорок. Так, А. М. Скабичевский пишет: «Рассказ «Страшная месть» весь построен на исторической почве войны казаков с ляхами, хотя надо признаться, что при всей художественности рассказа, при всей прелести отдельных мест его, вроде знаменитого описания Днепра, в историческом отношении рассказ представляет ряд общих стереотипных мест, не обнаруживающих еще в молодом авторе особенно глубокого знания малороссийской старины» . Практически то же самое, даже теми же словами, пишет и А. Пинчук: «Рассказ же «Страшная месть», хотя и построен на исторической почве войны казаков с поляками, но в историческом отношении он представляет собой ряд общих стереотипных мест, не обнаруживающих в молодом авторе глубокого знания малороссийской старины» .

При этом оба критика считают «Тараса Бульбу» одной из вершин русского исторического романа, хотя достоверность описываемых там событий по меньшей мере сомнительна. Между прочим, Н. Л. Степанов указывает на сходство «Тараса Бульбы» и «Страшной мести» .

Однако связь с традицией исторического романа в «Страшной мести» все же присутствует. Только историзм Н. В. Гоголя не похож на вальтер-скоттовский. Если в традиционном историческом романе изображается война, то в ней обычно принимают участие различные государственно-политические силы (например, французы и бургундцы в «Квентине Дорварде» В. Скотта). У Н.

В. Гоголя же — и в «Тарасе Бульбе», и в «Страшной мести» — дело обстоит по-другому. С одной стороны, изображается война, то есть безусловно кризисная ситуация (как обычно и бывало в исторических романах). Однако описывается не участь обыкновенного человека, случайно попавшего в политический водоворот. Исторические события и личная жизнь здесь с трудом различимы. Раскол происходит не только в стране, но и в судьбах отдельных семей и людей. Через судьбу рода делается проекция на судьбу народа.

Что же касается «готических» романов, то сходство с ними «Страшной мести» достаточно очевидно. Наиболее интересным представляется сравнение повести Н. В. Гоголя с «Замком Отранто» Г. Уолпола. В. Я.

Малкина