Образ нового героя «Одиноков», как реальность литературы XIX века

Герой указывает на особую — художественную — реальность литературы XIX в., отнюдь не являющуюся зеркальным отражением жизни, но делает из этого наблюдения вывод «вбок»: раз перед нами не фотографическое подобие, значит, и неправда. Однако, если обратиться к автобиографической линии «Бесконечною тупика», видно, что Одиноков то и дело узнает в различных эпизодах своей жизни ситуации и коллизии, воссозданные классиками, а в герое-парадоксалисте «Записок из подполья» — самого себя, свою русскую природу. «Бесконечный тупик» вполне можно охарактеризовать как «метазаписки из подполья», вбирающие в себя художественные открытия классиков для построений культурфилософского и психоаналитического характера.

От чистого авитализма православия русская литература и начала уходить «в жизнь», осваивая ее в разных направлениях. Она отражала движение русского общества от непререкаемой религиозно-идеологической однозначности к новой, более свободной модели существования мира, и сама являлась такой моделью. Литература XIX в. вбирала в себя весь спектр господствовавших в обществе настроений — от правоконсервативных до леворадикальных. В силу своей совокупной смысловой множественности русская литература не только готовила революцию, но и предостерегала против насильственно-разрушительных форм общественного переустройства, утверждала невозможность создания справедливого мира на крови, предупреждала об ущербности нигилизма и опасности любой тотальности, выступала в защиту личности от бездушного государства и неодухотворенной массы.

Востребованным же в первую очередь оказался социалистический миф, легко усвоенный благодаря его генетической связи с христианством . Западные революционные идеи оказались наложенными на подготовленную почву эсхатологически-апокалипсических ожиданий русского народа, только мифологему «конец мира» заменила мифологема «конец старого мира», а мифологему «Царство Небесное» — мифологема «Царство Божие на земле» . Марксизм был воспринят как новая вера, всецело пронизанная отголосками старой, мистическое христианство русских сыграло роль детонатора взрыва.

Взрыв социально-религиозных чувств большого накала, высочайший уровень пассионарности оказался пропорционален повышенной религиозной восприимчивости русского народа. В революции выявило себя прежде всего коллективное бессознательное нации.

Нацисты решили сделать ставку на иррациональное. «Именно РЕШИЛИ, ВЫСЧИТАЛИ. И, к удивлению своему, выиграли» . Но справиться с вызванными демонами бессознательного оказались не в состоянии — напротив, сами стали их слепым орудием, породили ужасающий разрушительный хаос. Большевики сделали ставку на рациональное, абсолютно не сознавая, какие архетипические силы бессознательного ими движут, и вообще не принимая во внимание коллективное бессознательное.

Не в последнюю очередь это связано с тем, что из всех разновидностей рационализма ими была избрана одна из самых примитивных — марксизм. «… Сознание, игнорирующее существование бессознательного, не желающее признать факт его воздействия на себя и пытающееся отгородиться от таких воздействий, оказывается не в состоянии принять на себя исходящую от бессознательного энергию и подвергается диссоциации, т. е. растворению в коллективной стихии бессознательного».

Коммунистическая идеология заместила в душах людей прежние религиозные установки. Сторонники коммунистической идеологии, доказывает Одиноков, «религиозны совершенно бессознательно, то есть очень древне религиозны, язычески религиозны» . В коммунизм именно верят, и для верующих он является понятием мистическим.

Отсюда — политический мистицизм власти с ее мнимостями: благими намерениями, принимаемыми за результат, и неспособностью признать очевидное. Неадекватная реакция на реальность, — возможно, самая характерная черта сторонника социалистической/коммунистической религии. Так, Ленин создавал «жесточайшую тиранию, будучи ОДНОВРЕМЕННО АБСОЛЮТНО уверенным в том, что он создает величайшую демократию».

В данном случае есть основания говорить о «больном уме», феномене одержимости. Юнг определяет одержимость как «идентичность эго-личности с комплексом» и не берется проводить четкую разграничительную линию между одержимостью и паранойей. Болезнь «имеет место тогда, когда «автономные содержания бессознательного», в том числе диссоциированного сознания, воспринимаются сознанием… как реальные объекты.

Плохо, если сознание делает выбор в пользу собственной диссоциации и, таким образом, в пользу коллективности и энтропии личности».

Во имя осуществления «сверхценной идеи» большевики, как видно из книги, активировали страшные разрушительные силы, коренящиеся в бессознательном , одновременно перекрыв канал переключения отрицательной психической энергии в безопасное для социума русло и понизив в обществе роль разума посредством уничтожения интеллектуальной элиты и запрета на мышление. Общество утратило связь с архетипами бессознатель-ногo в их негэнтропийной ипостаси., что спят.

И хотя социалистический миф начал разрушаться и к настоящему времени отвергнут официально, Одиноков прогнозирует его долгую будущую жизнь — именно как религиозного феномена, резонирующего с национальным архетипом. Поэтому воз-вращение тоталитарного мракобесия продолжает оставаться для России потенциальной угрозой. Противовесом этому является рационализация коллективного бессознательного, увеличивающая мощь над ним разума , формирование у все большего числа людей личного бессознательного, создание каждым из них «канала бесконечной интроспекции, отводящего разрушительные устремления в бездонное русло».

Для самого Одинокова таким каналом становится книга, которую он пишет, — результат борьбы с энтропийным потенциалом своего «я» , активации творческих сил бессознательного, рас-ширения личности.

«Бесконечный тупик» — прорыв в новое духовное измерение — постмодернистское. Постмодернизм предполагает настоящий переворот в сознании. Одна из составляющих этого нового сознания может быть охарактеризована словами Юнга: прогресс жизнеспособен только при взаимном сотрудничестве сознания и бессознательного, создающем «полного» человека.

Загрузив читателя десятками неотложных вопросов, автор от «окончательных ответов» уходит. Уходит сознательно. И в пародийных интерпретациях собственного произведения запутывает читателя окончательно.

Он пишет не Евангелие. «Бесконечный тупик» — возмутитель спокойствия , активизатор работы умов. Чрезвычайно богатая по содержанию, обнаженной остроте постановки жизненно важных проблем национального бытия, уже самим фактом своего появления книга Галковского предъявляет литературе

В одной из таких рецензий говорится: «… «Бесконечный тупик» является… произведением, где какой-либо окончательный выбор той или иной точки зрения предвосхищен и заранее спародирован в этом же тексте (включая и сам пародийный подход как таковой, который тоже является объектом пародирования «второго порядка». значительно более высокий интеллектуально-философский уровень требований, нежели то стало привычным, указывает один из возможных путей обновления русской культуры. После Галковского писать стало труднее.