Образа родной земли — описание Москвы в романе «Война и мир»

Подлинный апофеоз образа родной земли — описание Москвы перед вступлением в нее французов: «Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своею рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звездами, своими куполами в лучах солнца».

Наполеон самодовольно проговаривает «исторические» фразы, которые услужливо фиксируются окружающими, чтобы потом войти в мемуары, а Москва молчит и не преподносит победителю ключей. «Москва между тем была пуста», — начинает Толстой следующую, двадцатую главу третьей части третьего тома, и затем на нескольких страницах развертывает сравнение ее с обезматочевшим ульем. «Война и мир» навсегда останется великой эпопеей русского народа, созданной «глубоко национальным», по справедливому слову М. Горького, писателем.

С самого начала установилась традиция отрицательных определений — чем «Война и мир» не является. Тон задал сам Толстой. О том, что «Война и мир» не роман, не повесть», сказано не только в многочисленных набросках предисловий, сохранившихся в архиве писателя, но и в статье «Несколько слов по поводу книги «Война и мир»», напечатанной в 1868 году;

«Что такое «Война и мир»? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника2. «Война и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось». Там же, обосновывая свою мысль, Толстой добавил: «История русской литературы со времени Пушкина не, только представляет много примеров такого отступления от европейской формы, но не дает даже ни одного примера противного».

Дело, как видим, не в том, что жанр «Войны и мира» нельзя определить, — просто определение обязано быть иным, чем канонически устоявшиеся классификации западноевропейской литературы. В иных случаях сам Толстой прямо сравнивал «Войну и мир» с древнегреческим эпосом — «Илиадой», и «Одиссеей» (дневниковая запись от 30 сентября 1865 г.). По воспоминанию М. Горького, он говорил: «Без ложной скромности, это как «Илиада».

Литературная критика и современники Толстого долго недоумевали и ошибались в своих догадках. Едва только первые главы романа «1805 год» появились в «Русском вестнике», анонимный критик либеральной газеты «Голос» (3 апреля 1865, № 93) поставил вопрос, который затем повторялся на разные лады множество раз: «Что это такое? К какому разряду литературных произведений отнести его?.. Что же это все? Вымысел, чистое творчество или действительность?»

Первым попытался ответить на этот вопрос критик Н. Ахшарумов. В статье, напечатанной в журнале «Всемирный труд», он писал, что «Война и мир» — это «не хроника и не исторический роман», но что ценность произведения от этого нисколько не уменьшается. «Очерк русского общества шестьдесят лет назад» — так определил Ахшарумов задачу Толстого. Более широкое, но все же далекое от истины определение дал П. В. Анненков, сказав, что роман является «историей культуры по отношению к одной части нашего общества, политической и социальной нашей историей в начале текущего столетия вообще». Анненков исходил из того, что «Война и мир» — просто роман, и в отступлениях от романной формы, в «чрезмерном» интересе к истории увидел художественный изъян. По его мнению, нельзя было, чтобы исторические лица «выказывали себя во весь свой рост, во всю свою ширину, во всей своей сущности»1. Анненков не смог понять, что Толстой создавал не исторический роман традиционного типа, а невиданную до того эпопею, где сама история, в бурном потоке войны и «спокойном течении мира, прокладывает русло для «величественного, глубокого и всестороннего содержания».

Еще более узко жанровую структуру великой книги понял Н. Н. Страхов, явно споривший с Анненковым: «Это не роман вообще, не исторический роман, даже не историческая хроника, — это хроника семейная… это быль, и быль семейная». В заключительной статье о «Войне и мире» эпический характер созданного Толстым «наилучшего русского исторического романа» подчеркнул Н. С. Лесков: «Кроме личных характеров, художественное изучение автора, видимо для всех, с замечательною энергиею было направлено на характер всего народа, вся нравственная сила которого сосредоточилась в войске, боровшемся с великим Наполеоном. В этом смысле роман графа Толстого можно было в некотором отношении считать эпопеею великой и народной войны, имеющей своих историков, но далеко не имевшей своего певца. Где слава, там и сила. В славном походе греков на Трою, воспетом неизвестными певцами, чувствуем роковую силу, дающую всему движение и через дух художника вносящую неизъяснимое наслаждение в наш дух потомков, тысячелетиями отделенных от самого события. Много совершенно подобных ощущений дает автор «Войны и мира» в эпопее 12-го года, выдвигая пред нами возвышенно простые характеры и такую величавость общих образов, за которыми чувствуется глубина силы, способной к невероятным подвигам. Многими блестящими страницами своего труда автор обнаружил в себе все необходимые качества для истинного эпоса».

Итак, уже наиболее проницательные современники почувствовали, что «Война и мир» — книга сложного жанра, который нельзя определить одним словом. Черты романа и эпопеи слились здесь воедино» чтобы образовать синтез.